– Осведомлен! – кивнул Дементий, сияя глазами и откровенно любуясь другом. – Ну, Миха… ну, красавец! Орденов, медалей – портреты малевать! А меня, друже, зацепило под Киевом. От гангрены нога загорелась – еле спасли! Да комиссовали в конце сорок третьего. Обидно было до злости!
Тяжело ступая, Шульгин вернулся к столу.
– К черту! Присаживайся!
Говоров подтащил к себе стул, оглядывая кабинет. Ну что ж… все как подобает! Стоячие часы у двери, тяжелая дубовая мебель, такие же панели, строгие обои, зеленое сукно стола, бронзовая лампа, три разных портрета Иосифа Виссарионовича… Впечатляет. Если не Кремль, то где-то рядом! Хотя Шульгин и в Кремле может оказаться: умный, хваткий, соображучий и везучий, даром что получил тяжелое ранение и не дошел до Берлина.
До Берлина не дошел, а до Кремля дойдет!
– Читай! – велел в это время Шульгин, кивнув на плакат.
На плакате был запечатлен Сталин в шинели и фуражке, позади реяло красное знамя, а наверху были напечатаны слова: «Кадры решают все!»
– Кадры решают все! – повторил Говоров. – Сталин.
Дементий смотрел с улыбкой:
– Вот именно! Лозунг большущего социального и политического смысла! Поэтому, друже, не хрен прохлаждаться: есть мнение доверить тебе промышленность! Принимай станкостроительный завод!
Говоров растерянно откинулся на спинку стула.
Из боя в бой, значит.
Ну что ж, не привыкать!
– Завод только что из эвакуации, – продолжал Шульгин с сокрушенным выражением. – Черт знает что творится. Цеха надо восстанавливать, социалку – людям негде жить. План не дают, а меня область за горло берет. Поднимать завод надо! Вот это и есть первая и главная задача!
– Понял, понял, – кивнул Говоров, и Шульгин широко улыбнулся:
– Как же я рад, что ты вернулся!
Говоров только покашлял смущенно.
Дементий достал из стола бутылку коньяка, стаканы.
– Михас! Мы еще с тобой землю потопчем, не пропадем! – сведя крутые брови и помахивая правой рукой, словно держал трубочку, произнес Шульгин с характерным акцентом, да так похоже, что Говоров глаза вытаращил: – Сэйчас такие врэмена, что чэлавэк чэлавэка должен дэржаться вместэ! Ты жэ мой чэлавэк?
Говоров хохотал, чуть смущаясь. Уж больно ловко Шульгин передразнил товарища Сталина! Конечно, с большим уважением, но… Да ладно, они тут вдвоем, никто этого не видел и не слышал.
– Твой, твой, Дементий, – сказал он, словно клятву принес.
Шульгин взялся наливать коньяк:
– Рассказывай! Как жена, как сын?
Говоров покачал стаканом, вздохнул.
Он все расскажет Дементию. Тот поймет. Он всегда понимал!
Расскажет… Но не сейчас. Потом когда-нибудь.
– Все хорошо, – улыбнулся Говоров. – Все хорошо.
Чокнулись, выпили.
– Так что переезжай в новый дом, – приказал Шульгин, – и начинай работать!
Смотреть новый дом Говоровы отправились в тот же день, потому что назавтра Михаилу Ивановичу предстояло уже выходить на работу.
Маргарита была в ужасе: она надеялась на большую городскую квартиру, а их везут по раздолбанной дороге куда-то на окраину, в деревню, глушь!
Какая-то тетка в платке без всякого страха перегнала через дорогу стадо коз прямо под носом у черного «Опеля», который с удовольствием вел Егорыч.
«Виллис» – это, конечно, лихая машина, думалось Маргарите, но для фронта. А для мирной жизни, чтобы возить работника горкома партии, нужно что-нибудь поавантажней!
Говоров поглядывал то на хмурую жену, то в окно. Ну, велика страна! Несколько дней назад, когда он был в детдоме, откуда забирал Лилю, вокруг уже вовсю зеленели леса и рощи, а здесь, в центре России, едва-едва проклевывается лист на деревьях, да и трава выглядывает так несмело, словно побаивается возвращения холодов.
Говоров, честно говоря, тоже был озадачен, когда Дементий сказал – переезжай в новый дом. С другой стороны, ему, судя по всему, придется дневать и ночевать на станкостроительном заводе, а не на горкомовских совещаниях штаны просиживать. Завод здесь неподалеку, поближе, чем горком. Ну, посмотрим, посмотрим…
Забор вокруг дома оказался весь порушен, зато нашлись «крепко» запертые на палочку ворота, которые с готовностью, лишь «Опель» показался на подъездной дороге, бросился открывать седобородый дедок в меховой жилетке, валенках и треухе – вылитый Щукарь из книжки «Поднятая целина», которой в свое время зачитывался Говоров. От чего и от кого дедок мог что бы то ни было остеречь, было совершенно непонятно. Да и что тут охранять? Кому понадобится это несуразное строение с мезонином, с островерхой башенкой над флигелем, ободранное, обшарпанное, с окнами, забитыми досками так давно, что эти доски прогнить успели…