– Лиля! – послышалось вдруг из-за двери. – Ты опять в моей комнате?
Лиля так и обмерла. Она совсем забыла, что мама почему-то терпеть не может, когда она сюда заходит!
Надо скорей все положить на место!
Потянула с шеи ожерелье… Но нитка порвалась, и жемчужины раскатились по полу.
– Я же запретила… – Маргарита вошла в комнату – и онемела, увидев свой жемчуг рассыпанным по ковру, а рядом Лилю… Лильку эту приблудную с накрашенными ее, Маргаритиной, помадой губами, благоухающую ее драгоценными духами, в ее туфлях… Вот-вот каблуки сломает!
Нет, а ожерелье! Ожерелье-то!
Схватила девочку за руку, рывком оттащила от комода.
Лиля бросилась за вешалку, спряталась за отцовский китель, висящий на плечиках:
– Мамочка, прости! Я больше никогда, никогда не буду сюда заходить! Я больше не буду!
Маргарита вытащила ее из-за вешалки, швырнула на кровать, схватила ремень Говорова. И принялась хлестать Лилю с внезапно прорвавшейся яростью и ненавистью. Она так давно подавляла эти чувства, а ведь они истерзали ее! Ревность, не иссякающая ревность к этой девочке, к той любви, которую не скрывал к ней муж!
– Дрянь! Ненавижу!
– Мамочка! Мамочка!
Крики разносились по всему дому.
Варвара в кухне залилась слезами, а Сергей без раздумий бросился на второй этаж и ворвался в комнату.
Упал на кровать, прикрывая собой Лилю, даже не замечая, что последний удар пришелся ему по спине:
– Маргарита Васильевна, вы что?! Так ведь убить можно!
Встал, взял девочку на руки:
– Лиля, тише, это я, Сергей.
– Ты что здесь делаешь? – гневно выкрикнула Маргарита, но Сергей уже убежал, унося Лилю.
Маргарита недоверчиво посмотрела на широченный офицерский ремень в своей руке и залилась слезами. Упала на колени, уткнулась в покрывало:
– Господи! Что я делаю?!
В это время Говоров, который уже отъехал было от дома, спохватился, что забыл портфель в столовой. Так расстроился из-за Котькиной выходки… Пришлось возвращаться.
Но в столовой портфеля не оказалось. Вот здесь же вроде оставлял… Наверное, домработница куда-то убрала.
– Варвара! – сердито позвал он. – Где мой портфель?!
И замер, увидев Сергея, который, с Лилей на руках, сбегал по лестнице, бормоча:
– Все хорошо, все хорошо, не волнуйся, я тебя никогда в обиду не дам!
Михаил Иванович не верил своим глазам:
– Это что?!
Дочка вся в слезах, на Сергее лица нет…
– Да что случилось?!
Лиля, всхлипывая и задыхаясь от слез, пробормотала:
– Я хотела только цветочки мамочке подарить… – И зачастила, перепугавшись изменившегося лица отца: – Мамочка не виновата, мне не больно!
– Что не больно? – тупо спросил Говоров, но взглянул на исхлестанные руки, плечи дочери и все понял.
– Так…
Ринулся наверх через две ступеньки.
Маргарита рыдала, стоя на коленях у кровати. Говоров заметил, как ее затрясло, когда он вошел… но он заметил и свой широкий ремень, который валялся на полу.
Поднял его:
– Ты этим ее била?
Маргарита встала, попятилась – да так и села на постель, с ужасом глядя на ремень в руках мужа:
– Ты что, женщину позволишь себе ударить?
– Ты не женщина, – с ненавистью бросил Говоров. – Ты чудовище!
Маргарита подавилась от ярости, но тут же взвизгнула: Говоров занес ремень… и дважды в бешенстве хлестнул по постели.
Маргарита залилась слезами.
– Я-то думал, бабье у тебя сердце, – простонал Говоров. – Ну хоть что-то шевельнется в нем. Пожалеешь девчонку! А ты…
Швырнул ремень на пол и с таким выражением, как будто еле удерживался от того, чтобы не задушить Маргариту, приказал:
– Завтра же, при всех, попросишь у дочери, – он подчеркнул это слово, – прощения!
Маргарита почувствовала, что у нее перекашивается лицо.
Ах так… Ну, нет!
Хватит! Достаточно она притворялась добренькой маменькой!
– Я ее ненавижу! – почти провыла, затравленно глядя в глаза мужа. – И унижаться не собираюсь!
Михаил Иванович только головой покачал:
– Ты слышала, что я сказал.
Маргарита так и жгла его глазами.
Он вышел.
Маргарита опустила голову.
Хоть повесься, делать нечего… А может, к утру Говоров отойдет? Может, смягчится? Может, все как-нибудь уладится?
Наутро за завтраком, когда дети наперегонки ели кашу (Лиля, уже успокоившаяся, повеселевшая, ни за что не хотела отставать от Кости!), Михаил Иванович косо поглядывал на жену.
– Кофе подавать? – спросила Варвара, диву даваясь, до чего же нынче хозяйка красивая. Нарядилась к завтраку так, словно в театр сейчас пойдет! Черное шелковое платье, кружевной воротничок, золотой кулон на шее и волосы золотой волной… Ну глаз не отвести! Лицом-то королева, а вот сердцем… Ох, беда!