Бибаев закурил дорогую папироску с длинным мундштуком, поднялся из-за роскошного стола красного дерева дорогим зеленым сукном на столешнице. Несколько минут мерил шагами кабинет, давя раздражение, затем приоткрыл дверь и бросил адъютанту:
– Мой экипаж к подъезду. Через четверть часа выезжаем на место убийства Прохорова.
Тот, вытянувшись в струну, каркнул «Есть!» – и сорвался выполнять распоряжение.
Бибаев недавно стал генералом. Только он один знал, что стоило инородцу незнатной фамилии пробиться наверх. Тагир Равшатович сменил на посту директора Департамента генерала Завравжнова, промахнувшегося с покровителем.
Будучи длительное время чиновником пограничной стражи о повседневной деятельности сыскной полиции Бибаев не имел ни малейшего понятия. Но это, как он искренне считал, совсем не являлось помехой в борьбе с преступностью. По его мнению, начальнику достаточно всего лишь жестко контролировать подчиненных, заставляя докладывать о каждом шаге. И еще обязательно искоренить специфический порок сыскных – поголовное пьянство.
Сам Тагир Равшатович позволял себе максимум пригубить вина, либо шампанского, когда отказываться было уже совсем неприлично. Зато немало заслуженных агентов, не один год успешно ловивших воров, грабителей, убийц, и привыкших снимать стресс испытанным методом, пострадали от его тонкого нюха во время внезапных инспекций полицейских частей. До таких крайностей, как увольнения со службы дело, конечно, пока не доходило, но в их послужных списках появилось немало незаслуженных взысканий.
То, что подавляющее число сотрудников департамента Бибаева на дух не переносило, он прекрасно знал. Поднимаясь по карьерной лестнице, опытный интриган Тагир Равшатович тянул за собой нескольких преданных прихлебателей, коих и расставлял по должностям в ближайшем окружении. Они совершенно не были способны выполнять обязанности по службе, но зато исправно доносили хозяину о царящих в коллективе настроениях.
Сейчас же Бибаева до нервной дрожи в пальцах бесило то, что он мог запросто лишиться должности, к которой упорно стремился долгие годы. Должности, открывавшей дорогу к ослепительному карьерному взлету. И все из-за какого-то припадочного идиота, ни с того, ни с сего возомнившего себя Джеком-Потрошителем.
Ну и резал бы себе, на радость желтой прессе, всякое быдло. На этом деле даже денег можно было подзаработать. Где-то продать верным людям закрытую информацию, где-то заказное интервью тиснуть, благо падких на жареные факты писак вокруг крутилось более чем достаточно. Однако после доклада Подосинского о сегодняшнем убийстве, директор полицейского департамента оказался в весьма щепетильной ситуации.
На этот раз жертвой распоясавшегося маньяка оказался Николай Александрович Прохоров, известный пьяница, кокаинист и бабник, то есть, по большому счету, абсолютно никчемный человечишка. Но он же одновременно приходился сыном влиятельному сановнику из высшего света, а что хуже всего, давнему покровителю генерала.
Узнав шокирующую новость, Бибаев не задумываясь, отмел все намеченные дела, и немедленно собрался в забытый Богом пригород, где по непонятной прихоти предпочитал проживать в роскошном поместье тайный советник, и в окрестностях которого в конечном итоге зарезали его сына. В этом южном пригороде столицы последние два месяца регулярно убивали людей. Особенностью этих убийств было жуткое состояние жертв, когда несчастных словно вспарывали громадным серпом, вываливая наружу изуродованные внутренности.
До нынешнего дня маньяк, а даже непосвященному было понятно, что действует серийный убийца, довольствовался маргиналами, да представителями низших сословий. Несмотря на нездоровый интерес газетчиков, информацию пока удавалось фильтровать, не допуская паники среди горожан.
Не зная пока подробностей убийства Николая Прохорова, Бибаев в душе искренне молил Аллаха о том, чтобы того прирезал собутыльник во время очередной попойки. В противном случае огласки уже избежать не удастся.
…Миновав чисто выметенный дворик полицейской части, мы с Никодимом Ананьевичем вошли в уютную комнату. Язык не поворачивался обозвать ее казенным кабинетом. Небольшая, чисто убранная и хорошо протопленная. Вот только домашнее впечатление портили грубая решетка на окне, да пропитавшее мою одежду камерное амбре.
Небрежно пнув в мою сторону колченогую табуретку, сам конвоир устроился за маленьким столиком, с деловым видом закопавшись в бумагах. Минут через пять распахнулась входная дверь, и в комнату ураганом ворвался хорошо сложенный, симпатичный парень лет тридцати. На его по-мальчишески румяном лице комично смотрелись жиденькие усы, с модно закрученными вверх кончиками.