Дед Кирилыч был катастрофически нетрезв, кажется, он сам не мог осознать степень своей нетрезвости, поскольку она зашкаливала за все мыслимые рамки. Каждую секунду он мог повалиться на землю, из его рта, давно позабывшего о такой роскоши, как зубы, фонтанчиком брызгала слюна вперемешку с феерическими ругательствами.
Ариадна Никифоровна же из соседнего дома, известная своей принципиальностью и свирепостью особа, была разозлена не менее круто, чем дед – пьян.
– А-аннемевши в дос-ску… как ж-жену чужую, абминал берес-ску!.. – провыл дед Кирилыч, заглушая очередные назидания старухи.
Ариадна Никифоровна скорчила свирепую гримасу и замахала своей авоськой перед багровой рожей Кирилыча и имеющей место быть поблизости седенькой бабульки – божьего одуванчика из дома напротив, в буром вытертом пальтеце и с аналогичной цветовой гаммы сморщенным личиком. Старушка с ангельским выражением на физиономии выслушивала диалог и согласно кивала головой, по всей видимости, не понимая и половины сказанного.
– Чтобы ты, старый алкаш, больше тут и рыла своего пропитого не совал! – разухабисто высказывалась Ариадна Никифоровна. – Я из-за тебя, старого замудонца, сумку уронила, которую с базара несла, яиц половину поколола! Ты, что ль, мне их купишь?
И она показала сумку, из которой капало на асфальт.
– Каки таки там… в-в-в… у тебя еще яйцы?.. Какие яйцы-ы?.. – пробормотал бравый старикан, придерживаясь за деревце, которое пригибалось под его неустойчивым тельцем и вследствие рулад из есенинского творчества, которые он недавно выводил. – Ты че, по паспорту мужик, ась? Какие у тебя яйца? «Ка-а-ак ж-жену ч-чужжжую!..»
Ариадна Никифоровна шагнула ко мне, всплеснула руками и проговорила:
– Уж хоть бы вы, Машенька, как-то повлияли, а? А то ведь шляется и шляется. Недавно вот нагадил под окнами, что собака!
– Сам-ма сука… дуррра! – немедленно отозвался самолюбивый алкаш.
– Вот видите! Мало, что тут всякие эти… скинхеды ошиваются, всякие бандюганы, так еще и этот туда же. Да, Машенька… тут недавно под окнами один у вас ходил, даже на дерево пытался влезть, на второй этаж, где у вас этих… жалюзей нету. Прыщавый такой, бритый… на бульдога похож! Так тот хоть ушел, а этот старый пень ни в какую. Сколько раз сюда милиция ездила, так нет же… все равно таскается, скотина! А ну – пшел!
И она покосилась на болтающегося вокруг дерева деда Кирилыча. Тот могуче икнул и выговорил:
– А мм-мож… я тово… чувства имею!
– Чево? – накинулась на него соседка, позабыв о моем присутствии. – Какие такие чувства, что ты несешь, старый пень? К кому?
– А вот к тебе, жаба! – рявкнул дед Кирилыч и, захохотав, сел возле дерева. Смеялся он искренне, до слез, при этом икал и подвывал.
– Вот как позорит, Машенька! – истово всплеснула руками старуха. – Вот как позорит, старый!..
Я улыбнулась и перевела разговор на другую, более интересующую меня, тему:
– Простите, Ариадна Никифоровна… кого вы видели в нашем дворе? Под окнами? У нас? Какой такой – с прыщавой харей? Давно?
– Да вот, часа три… нет, часика четыре, да… четыре назад, – замысловато пояснила соседка. – Вы-от уехали на энтом на джипе. Вишневый «Тойота Ленд Крузер». – И старушка, наклонившись к моему уху, без запинки назвала номера ельцовского средства передвижения. – А этот хлыщ… прыщ, то ись с прыщавой рожей, ушел после. Наверно, не хотел, чтобы я его… того. Так шо вы передайте, значить, Родиону Потапычу-от, что я четко сработала.
Ариадна Никифоровна была одной из тех ушлых бабулек, которые были привлечены Родионом под знамена нашего агентства. На внештатной основе, разумеется. Бабульки зарабатывали себе прибавки к пенсии, ловко подвизаясь осведомительницами, шпионками, наводя «хвосты» и «срисовывая» подозрительных лиц. В их числе Ариадна Никифоровна была одной из лучших. Она совершенно оправдывала свое имя, которое, как известно, носила критская царевна, помогшая Тесею выйти из лабиринта. Наша доморощенная Ариадна дала бы сто очков и тетрадрахм вперед той, критской. Энергии в ней таилось на пять Минотавров.
– Так передайте, Машенька, – прокуковала бабулька еще раз.
Я кивнула и направилась к офису под громовое напутствие Ариадны Никифоровны. Слава богу, обращено оно было не ко мне, а к Кирилычу, ибо гласило:
– И еще раз увижу, старый козел, что ты нагадил у нас в лифте, я тебя в мусорку затолкаю вместе со всеми твоими собутыльниками! Ух, шмендрик, навязался на нашу голову, иди ж ты!..
– Да… ым-м!.. отзынь ты, ить… чев-во липнешь, карро-вва… вы-ва-вва…