Отползаю еще дальше, но это дорога в один конец, потому что псина зажимает меня в какой-то то ли ложбине, то ли яме.
Я слышу шаги — тяжелые, уверенные, четки, как у солдат на марше.
Голос в голове кричит, что это — конец, что тот, кто идет, не отпустит меня, и что он страшнее сотни зверодавов, и беспощаднее их.
Рука снова наполняется огнем, покрывается наростами и проклятыми символами Хаоса.
Я пытаюсь прикрыть их рукой, но лишь режу ладонь об острые кости, выпирающие из моей кожи.
Шаги замирают.
Тяжелая тень опускается на меня сверху, словно проклятие.
Я ее боюсь и не боюсь одновременно.
— Проклятый… ga’an’ern… — произносят мои губы ровно в ту минуту, когда мужчина прыгает ко мне в яму и теперь я ясно вижу его лицо.
Черный мрачный взгляд.
Длинная темная челка.
Косой шрам на щеке — еще почти свежий.
— Значит, ты все же кое-что помнишь, — говорит Рэйвен Нокс… и я вскидываюсь от ужаса.
Но на этот раз уже в постели.
Меня пробивает холодный пот, и пока воспоминания свежи, я хватаю с прикроватной тумбы маленькую закопченную палочку для снятия нагара со свечей.
Быстрыми штрихами перевожу на бумагу все, что запомнила.
Лес, яму, ужасные окровавленные морды зверодавов, женщину, чье лицо скрыто за длинными светлыми волосами.
И особенно мужчину.
Когда моей памяти больше нечего сказать, я беру рисунок и отвожу его в сторону, жмурюсь сильно-сильно, чтобы избавиться от наваждения и посмотреть на мужчину другими глазами.
Это не может быть Рэйвен.
Но… Это он.
Плачущий, помоги, но мужчина из моих самых страшных кошмаров — это Рэйвен, герцог Нокс.
— С вами все в порядке, миледи? — спрашивает лекарка, когда приходит с первыми лучами рассвета, чтобы перебинтовать мне ногу.
Я быстро захлопываю книгу и подкладываю ее себе под подушку.
Никто не должен это видеть.
Пока я сама не выясню, что бы это могло значить. И, очевидно, мне никак не обойтись без прямого вопроса герцогу Ноксу.
Что там за слово было у меня во мне?
Ga’an’ern, кажется?
Что оно может означать?
Я не хочу об этом думать, но это очень похоже на проклятый язык… Бездны.
— У вас жар, — продолжает хлопотать лекарка, ощупывая мой лоб.
— Все в порядке, — быстро отстраняюсь я. — Просто эта боль в ноге не давала мне спать, и я немного не в своей тарелке. Может, вы сделаете мне немного отвара из Черного корня?
Она смотрит на меня с крайним удивлением, и что-то бормочет о том, что этот корень используют только сельские лекарки, и что из-за своих других не самых приятных влияний на организм, официальная медицина Артании избегает его применение.
Я прикусываю губу.
Плачущий, если я не научусь держать язык за зубами, то это может дорого стоить теперь уже не только мне, но и Рэйвену.
То есть, герцогу Ноксу.
Я не должна называть его по имени даже у себя в голове.
Хорошо, что этот разговор не нужно продолжать, потому что лекарка уже распускает бинты на моей ноге и, причитая, начинает перевязку.
Спустя полчаса, когда я более-менее в состоянии передвигаться без этого жуткого головокружения, за мной приходит нова горничная — большая пухлая девица с буйными рыжими кудрями, которые так и норовят выпрыгнуть из-под чепчика. Ее цветущий вид заставляет вспомнить об Эсми, которая, как и многие другие, не пережила ту ужасную ночь.
— Меня зовут Луиза, — представляется рыжая и чуть не на руках несет меня в комнату, которая — это сразу бросается в глаза — наспех оборудована под покои молодой девушки. Но за шелками на стенах хорошо видны темные камни подземелья, покрытый мхом и паутиной. — Я вам помогу с одеждой, Ваша Светлость!
На кровати уже лежит приготовленное платье — достаточно милое, не броское, с красивой вышивкой по всей юбке, которая выдает его немалую стоимость.
Горничной требуется два часа, чтобы помочь мне принять ванну, вымыть и до блеска расчесать мне волосы, помочь одеться и навести красоту. И несмотря на все ее старания, в зеркале у меня все равно весьма печальный вид.
— Может, еще немного румян, Ваша Светлость? — Луиза тянется к фарфоровой коробочке на изящных ножках, но я останавливаю ее вежливой улыбкой.
— Думаю, мне уже достаточно — не хочу быть похожей на попугая маркизы Виннистэр.
Горничная прыскает в кулак, но тут же берет себя в руки.
К полудню я, вместе с остальными обитателями этого временного пристанища, прихожу в хорошо освещенный, но жутко холодный зал.