Это было почти так же, как в ту ночь, когда я не думала ни о чем, кроме необходимости оттащить его подальше от каменной плиты.
Но сегодня в моей голове мелькнула еще одна мысль.
Такая внезапная, что я слышу ее только сейчас — отдаленным глухим эхо, которое все переворачивает с ног на голову.
— Тиль? — У Нокса низкий тяжелый голос.
Плачущий, избавь меня от этого!
Я всеми силами выталкиваю глупости из своей головы, обещая себе больше никогда-никогда не думать ничего подобного. Потому что все это плохо кончится.
— Вы уверены, что можете дотрагиваться до меня без угрозы для жизни? — Мне уже не хочется с ним препираться. Пусть возьмет, что ему нужно и уйдет. — Я не готова снова нырять за вами од воду.
— Я уверен, малышка.
Очень медленно поворачиваюсь к нему спиной.
Вода плещется од грудью, когда Нос опускает руки и я чувствую, как он медленно тянет за шелковые ленты корсета.
— Что с вашими глазами, Нокс? — Нужно разговаривать. Нужно забивать чем-то эту слишком интимную тишину между нами, настолько обволакивающую, что в ней даже наши сердца стучат как нарочно в одинаковом ритме. — Это из-за… Тьмы?
Вместо этого он молча заводит вперед левую руку и уверенно кладет ее мне на живот.
Я вздрагиваю и от беспомощности забываю работать ногами, чтобы удержаться на поверхности воды. Но не ухожу под воду. Вместо этого Рэйвен уверенно притягивает меня к себе.
Прижимает — властно и сильно, как свою собственность.
Бесстыже.
Я даже пошевелиться боюсь, но оправдываю себя нежеланием накликать беду, если браслет решит, что ора прекращать эту странную… кормежку.
— Тиль, если я попрошу тебя заткнуться — ты будешь послушной девочкой? — очень хрипло говорит Рэйвен, и я чувствую его губы прямо у моего уха.
Хочу сказать, что это очень грубо, но почему-то не могу вымолвить ни слова.
Пальцами свободной руки он продолжает медленно приспускать шнуровку, пока, наконец, я не чувствую приятную свободу в груди. Герцог опускает корсет ниже по моему телу — до талии и по бедрам, где его пальцы почти невесомо касаются ямочки над бедром.
Я вздрагиваю и густо краснею.
На мне тонкие шелковые панталоны, но в воде они едва ли ощущаются сильным препятствием. И под корсетом точно такая же нижняя блузка на тонких бретелях.
— Ты очень вкусно пахнешь, малышка. — Шепот его дыхание скользит по моему плечу, поднимается вверх до того места, где к моей шее прилипли мокрые пряди. — Так оглушительно вкусно, что на свое счастье не можешь читать мысли, иначе бежала бы от меня о всех ног.
Что он несет?
Мне трудно соображать и еще труднее сосредоточиться на какой-то одной мысли.
Это не его голос.
Это как будто… что-то другое в его теле.
Значит, вот так выглядит поглощенная Тьма?
У меня начинает кружится голова. Внезапно, потому что минуту назад я была готова бодрствовать всю ночь, если это было бы необходимо ради здоровья герцога. А сейчас меня как будто убаюкивает и укачивает, медленно погружает в тепло и негу, от которой веки стремительно тяжелеют и в ушах откуда-то появляется настойчивый щебет птиц.
Мне хорошо.
И стоило бояться? Мы просто рядом друг с другом — что в этом предосудительного?
Я втягиваю живот, когда Нокс медленно потирает большим пальцем ткань вокруг пупка.
Может, ничего страшного не случится, если совсем убрать одежду?
Это ведь так естественно — быть обнаженной перед тем, кого…
Меня все-таки тревожит настойчивый зуд капли разума, которая чудом уцелела в этой эйфории.
«Что-то не так!» — протестует она, и мне никак не удается ее заглушить.
Что может быть не так, когда мы вдвоем? Мы созданы друг для друга.
«Почувствуй!» — продолжает сопротивляться внутренний голос, и я пытаюсь найти причину для беспокойства. Конечно, только чтобы его успокоить и отдаться своим чувствам.
Рука герцога у меня н животе.
Второй он придерживает меня за локоть, не давая погрузиться в воду.
Но… кто тогда гладит мое плечо?
Эта мысль действует как отрезвляющий осенний холодный дождь.
— Рэйвен, ты… — Мои губы немеют от недостатка сил.
— Моя маленькая сладкая монашенка, — его голос как будто сквозь эхо.
Нет, не его голос.
Его голоса.
Я дергаю рукой, пытаясь освободиться, но вместо этого только сильнее запутываюсь в его объятиях.
— Даже не смей думать о побеге, монашка. — Резко, жестко, лишая остатков воли. — Ты сегодня главное блюдо на нашем столе.
Он сказал «нашем»?
Мне ведь не показалось?