Я делаю шаг назад, стараясь держаться подальше от «даров».
Это самая нелепая и досадная ситуация, в которую только можно попасть. С одной стороны, если там действительно платья, мне есть в чем пойти на Королевский бал и, возможно, выиграть право первого танца. От одной мысли о скисших лицах Фаворитки и маркизы Виннистэр, прости меня Плачущий, на душе тепло и отрадно. А с другой — как я могу принять от этого… лжеца, хотя бы носовой платок, хотя бы нитку?!
— Я последний раз напоминаю вам, милорд Куратор, что к девушке моего положения следует обращаться по всем правилам этикета, и если вы отчего-то взяли в голову, что можете хватать меня, когда вздумается, оскорблять вульгарными намеками и унижать крестьянским обращением, то имейте так же ввиду, что, если вы не прекратите, я буду вынуждена пожаловаться Его Величеству. Иного способа защитить свою честь от ваших нападок, я не вижу.
Нокс перестает улыбаться.
Совсем перестает, и налет мальчишеской бесшабашности сползает с его лица, словно пришедшая в негодность маска. Он снова тот самый сухой и черствый Палач короля, от которого следует держаться подальше, а дочери предателя короны — тем более.
Он немного прищуривается, скрещивает руки на груди и от того, какими широкими становятся его плечи, у меня чуть сильнее бьется сердце.
Это… ерунда.
Даже не симпатия.
Просто, каким бы подлецом и негодяем не был Нокс, нельзя не признать, что он действительно дьявольски хорош собой.
Ох, Плачущий, прости меня за эти неподобающие мысли!
— Как вам будет угодно, юная леди, — чеканит он, и от этого голоса мурашки по коже. — Но, если вы позволите, прежде чем уйти, я все же дам вам пару наставлений, в коих вы, конечно же, не нуждаетесь, потому что одному Хаосу известно, что творится в вашей хорошенькой головке. У вас есть два выхода: изображать гордячку и провести вечер в комнате на радость вашим злопыхателям, или принять мою омерзительную помощь и утереть всем нос. Честно говоря, не представляю, чтобы герцогиня Лу’На выбрала второй вариант. Хотя, — он окидывает меня рассеянным взглядом, — в последнее время я все чаще ловлю себя на мысли, что противоречия в вашем характере заслуживают моего самого пристального внимания. Хорошего вам вечера, герцогиня.
Он подчеркнуто официально кивает и уходит, оставив мне ворох мыслей и сомнений.
Глава шестьдесят седьмая
Когда стрелки часов сползаю к времени начала бала, я издаю глубокий вздох и с тоской гляжу, как большая, украшенная эмалью бронзовая стрелка медленно отклоняется вправо.
Бал начался.
Конечно, он проходит во дворце, и все девушки давно отправились туда через специально подготовленные Врата, но мне все больше кажется, что я слышу и грохот музыки, и шорох пышных платьев, и перестук каблуков.
Наверное, в Темном саду не осталось ни одной живой души — даже слуги украдкой сбежали, чтобы поглазеть в запотевшие окна на красоту и лоск светской жизни.
Но стоит об этом подумать, как кто-то украдкой скребется в мою дверь и я, почти уверенная, что это Орви, тоскливо отвечаю предложением войти.
Эсми просачивается в комнату, словно воровка.
Смотрит на меня, а потом на гору коробок, к которым я так и не притронулась.
— Миледи, да как же так? — Она часто моргает и нервно теребит край накрахмаленного до хруста форменного передника. — Как же без вас-то?
Я пожимаю плечами.
Это самая нелепая и дурацкая ситуация, которая только могла со мной случиться.
Сейчас даже кажется, что та проклятая ночь, когда я столкнулась с как две капли воды похожей на меня герцогиней Лу’На, не была и близко такой ужасной, как то, что происходит сейчас. Тогда по крайней мере можно было все списать на очень странную шутку богов, а сейчас пенять не на кого.
— Можно я… — Эсми потихоньку подступается к «башне». — Ну… хоть одним глазком поглядеть…
Я снова передергиваю плечами.
После подвязки, которую Нокс самонадеянно попытался мне всучить, не сомневаюсь, что во всех этих коробках что-то пошлое, вульгарное и совершенно… омерзительное.
Будь оно неладно, прилипчивое слово!
Горничная берет ту, что лежит в самом низу, быстро распускает шелковый бант и снимает крышку.
— Светлые боги… — слышу его тихий почти благоговейный шепотом.