— Немного?! — Она краснеет, моментально вспыхивая, как спичка. — Тот месяц… И та неделя… Да как ты…!
Когда Ивлин злится, ее лицо похоже на испорченный фрукт, который на ветке смотрится вполне созревшим, но стоит тронуть пальцами — и там оказывается какая-то очень печальная мягкая, перезревшая и даже местами подгнившая сердцевина.
В отличие от злого личика Матильды, которое как будто подсвечивается изнутри.
Некстати вспоминаю с каким выражением лица она хлестала меня подвязкой по роже, и испытываю острое желание вернуться в Черный сад, отыскать ее комнату и зубами стащить с нее каждый чертов предмет туалета. Все, до последней нитки.
Возможно, это станет лучшим приключением в моей жизни? И гори все адским пламенем?
Желание воплотить эту мету так велико, что я бросаю всякие попытки ему сопротивляться.
И даже не оглядываюсь на Ивлин, когда она что-то громко кричит мне вслед.
У меня даже есть повод заявиться к мелкой заразе — как минимум отчитать за то, что пренебрегает королевским приглашением без видимой причины. Ведь теперь у нее точно есть в чем пойти.
И, в конце концов, это она первая пыталась меня поцеловать.
А я как дурак…
Я останавливаюсь в широкой, украшенной дурацкими цветами арке, потому что главная дверь в танцевальный зал распахивается, и двое лакеев галантно кланяются в пояс, пропуская только что прибывшую гостью.
Мой нос жадно втягивает звонкий, но совершенно ненавязчивый аромат цветов — легкий, неуловимый, как утренняя роса под ярким солнцем.
А потом взгляд очерчивает фигуру в нежном розовом платье.
Тонкие белоснежные плечи, изящные руки, талия, какой, кажется, просто не может существовать в природе у реальной женщины — разве что у феи из детской сказки.
Светлые волосы тяжелыми волнами по плечам и спине, украшены живыми цветами.
Все явились с катакомбами на голове, но эта девушка — она как будто решила посрамить теперешнюю моду… и та, я уверен, сейчас кусает локти.
Оркестр стихает, скрипки и виолончели одна за другой нескладно обрывают мелодию.
И во внезапной тишине слышны лишь аккуратные, но уверенные шаги.
Поступь хрустальных каблуков по начищенному, как зеркало, мрамору.
Матильда Лу’На все-таки приехала.
И все то, что я выбрал для нее как будто с самого начала было создано именно для нее!
Может, проклятый химер снова раскидывает свои любимые гадательные пуговицы, потому что это платье как нарочно торчало у меня на перед носом, готовое и прекрасное — я пришел именно за ним, а остальные тряпки просто взял в нагрузку, вдруг вспомнив, что женщины падки на мужскую щедрость.
И чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что какие-то высшие силы явно выбрали меня пешкой в своей игре, потому что это все слишком правильно, чтобы быть просто совпадением.
Это платье принадлежало Матильде задолго до того, как я его купил — теперь это совершенно очевидно.
Как и то, что с ее появлением в танцевальном зале не остается девушки красивее.
И мне приходится отступить обратно в тень, потому что Эвин, стряхнув с себя внимание Вероники Мор, уже направляет шаги в сторону Матильды.
Уверенные шаги мужчины, который уже выбрал женщину для главного события вечера.
Тьма и злость обволакивают меня изнутри, когда они останавливаются друг напротив друга, и долго молчат, как нарочно разогревая любопытство в присутствующих.
«Он ее не выберет, — шипит мой внутренний голос, — иначе это станет слишком большим скандалом».
Ее отец желал свергнуть Эвина с престола и если бы не моя бдительность, герцог Лу’На воплотил бы свой замысел.
А теперь его дочь сама замешана в какой-то темной истории с теми, кто не прочь подбить стул под Артанией.
Эвин не может игнорировать очевидные факты.
Он просто поздоровается с ней, скажет пару комплиментов — и пойдет окучивать Веронику Мор.
И тогда Матильда достанется мне.
Правда, я еще не решил, для чего, но подумать об этом никогда не рано и никогда не поздно.
Нарисованный сценарий такой «живой», что я не сразу понимаю, почему Эвин, вместо того, чтобы откланяться, с поклоном протягивает девчонке руку.
Не понимаю, почему она осторожно вкладывает тонкие пальцы в его раскрытую ладонь.
Не понимаю даже когда распорядитель бала прикрикивает на музыкантов, и высокий голос скрипки открывает Первый вальс.
Они слишком близко друг к другу.