Плачущий, сделай так, чтобы на этот раз я действительно просто спала. Ну что тебе стоит, если ты всегда помогаешь всем нуждающимся, а я, как-никак, твоя невеста.
В памяти некстати воскресает сперва признание Орви, после которого моя несчастная голова пошла кругом, а потом тот «гвардеец», от одной мысли о котором, кажется, даже сейчас сжимаются колени, хоть я не то, что ногами — пальцами пошевелить не могу.
Кажется, Плачущий решил преподать мне урок смирения.
Проходит немного времени, за которое я успеваю понять, что меня определенно куда-то несут. Как какой-то тюк ткани, не очень заботясь о том, чтобы ничего мне не сломать.
Потом вроде кладут на лошадь — во всяком случае, меня трясет посильнее, чем когда наша телега подскакивала на колдобинах на дороге.
И все это время я не могу даже кричать и звать на помощь.
Потом все внезапно затихает. Я пытаюсь думать хотя бы о чем-нибудь, чтобы убедиться, что вообще жива. Потому что после Смутных времени, смерть перестала быть мгновенной и окончательной.
Что ж, по крайней мере, я вполне могу вспомнить, что делала накануне и даже год назад, и легко проговариваю четверостишия из молитвенников. Правда, только в своей голове, потому что до сих пор не могу даже пискнуть.
Когда, наконец, с моей головы снимают мешок — точнее, это больше похоже на вуаль, которую держит в руке тощий мужчина в черном — я сразу понимаю несколько вещей.
Во-первых, я сижу в каком-то очень зловонном и сыром подвале, где было бы совсем темно, если бы не засаленная масляная лампа на бочке в углу — единственном предмете «мебели» в этих поросших мхом четырех стенах.
Во-вторых, кроме меня в ней находится еще двое. Один с вуалью в руке, другой, судя по бугру вместо носа, с двумя тонкими ноздрями-щелями — н’дарец. А они, как известно, большие любители употреблять в пищу все, что не принадлежит их расе и не создано их великим богом-пророком Гхаркулом. То есть ничего удивительного, что эта двухметровая в ширину и в длину человекоподобная тварь смотрит на меня как на ужин.
И третье. Моя рука снова начинает чесаться совсем как в ту ночь, когда на ней проявились странные символы.
— Что я вам…? — Хочу спросить «сделала», но человеческим мужчина прикладывает палец к губам, намекая, что лучше бы мне помалкивать. И для убедительности как бы случайно отводит в сторону полу куртки, показывая рукоять кинжала.
Я очень боюсь.
Я так сильно боюсь, что начинаю жалеть о снятии паралича — по крайней мере, тогда я точно не так не тряслась.
Мужчина берет лампу, подходит ближе и подносит ее почти к самому моему носу. Резкий запах старого масла ударяет в ноздри, и я пытаюсь хоть как-то сдерживать жадные вздохи, чтобы мои легкие не обожгло изнутри.
Мужчина долго и пристально меня разглядывает.
Морщится, прищелкивает языком.
— Ты уверен, что это она? — спрашивает н’дарца.
— Переоделась, но точно она, — на ломанном общем отвечает здоровяк.
На всякий случай отползаю подальше, практически срастаясь со стеной.
Кому какое дело, переоделась я или нет?
Мужчина снова долго изучает мое лицо, и уже собирается что-то сказать, когда дверь за их спинами с громким лязгом распахивается, и в узком каменной коморке становится практически нечем дышать, потому что внутрь протискивается еще один н’дарец, даже больше и противнее первого.
Не очень ласково, сбрасывает на пол свою ношу.
Это — женщина. Почему-то сразу обращаю внимание на ее торчащие из юбок пышного платья туфельки. Они не просто дорогие и изящные, они — лучшее, что я вообще когда-либо видела.
И ткань ее платья — пурпурная, даже издалека как будто соткана из самого тонкого шелка.
Н’дарцы решили устроить пир на весь мир? И, кажется, я даже знаю, кто у них на десерт.
Мужчина поворачивается так, чтобы лампа светила в лицо «новенькой». На ее лицо накинута такая же вуаль, что была и на моем. Он сдергивает ее… и стены наполняются пронзительным визгом.
— Проклятье, да заткните ее! — ругается мужчина, втягивая голову в плечи.
Один из увальней несильно встряхивает девушку за плечо. Она ударяется затылком о стену и мгновенно затихает.
Честно говоря, мне становится легче, потому что моя голова едва не лопнула от этого крика.
Мужчина присаживается на корточки, отводит волосы от ее лица и громко вспоминает Хаос и некоторые мужские части тела.
Потому что — даже странно, что я сама не сразу это заметила — мы с ней похожи как две капли воды.
— Ну и что это, кости Хаоса, означает? — злым шепотом спрашивает н’дарцев, поднимаясь в полный рост. — Вы кого мне притащили?!