Самое время вернуться к жертве.
То бишь — к малышке герцогине и ее злющим глаза.
Но лучше бы конечно к ножкам, и вообще…
Я снова мысленно прикрикиваю на своих демонов, поворачиваюсь — и почему-то натыкаюсь на мелкие босые ступни, которыми герцогиня чуть не отбивает энергичный басский танец.
Очевидно, от холода.
— Бездна, дай мне терпения, — ворчу себе под нос, шагаю к окну, рывком сдергиваю плотную занавеску.
Накидываю ее на плечи девчонки, заворачиваю ее так, чтобы наружу торчал только нос.
Это — для ее же безопасности, пока я еще не сорвался и не натворил такого, о чем придется пожалеть.
— Что вы делаете, милорд? — испуганно шепчет герцогиня, когда подхватываю ее на руки и выношу прочь из комнаты.
— Собираюсь вас поджарить, конечно же, — не могу удержаться от шутки.
Хотя, учитывая непотребный характер мыслей в моей голове, это слово носит совсем другой подтекст. Абсолютно точно не имеющий ничего общего с кухней.
— Эта крыша совершенно точно упала не по моей вине, — хлопает глазами она.
— Я бы очень удивился, реши вы свести счеты с жизнью таким негуманным способом.
— Тогда что вы… намерены со мной делать, милорд Куратор?
Почему-то хочется услышать, как она назовет меня по имени — Рэйвен.
Но к бесам все.
Это просто обозленная девица, очень хорошо — идеально, безупречно! — прикрывающая ненависть маской смирения и невинности.
И все же, герцог я или как?
— Вам нужно где-то провести ночь, юная леди. Полагаю, моя комната для этого отлично подойдет.
Ох уж эти вспыхнувшие щеки!
Так бы и сожрал ее вместе с ними.
Пожалуй, пойду-ка я чуть медленнее.
Глава двадцать восьмая
Сиротка
Если герцог пронесет меня вот так еще хотя бы десяток шагов, то мое несчастное тело совершенно точно сгорит, обуглится и вообще превратится в прах.
Меня никто и никогда не брал на руки.
Только когда схватил живот, наставница отнесла в телегу, но я была ребенком, а наставница волокла меня на спине, словно оглоблю, и не было в этом ничего, кроме желания поскорее отмучиться.
А сейчас я словно заяц в волчьих лапах — даже пискнуть страшно, не то, что пошевелиться.
Хотя, герцог скрутил меня на славу — хорошо, что могу хотя бы дышать.
Правда, через раз, потому что по телу проходят совершенно непонятные и незнакомые мне судороги, от которых сердце заходится в сумасшедшем галопе.
Даже через плотную кань шторы невозможно не почувствовать крепкую мужскую грудь, на которой я почти что размазана, словно подтаявшее масло.
И где-то в этой груди бьется сердце — сильно, уверенно, жестко.
Как будто не живое, а одно из тех, которые суют в грудь марионеткам и механикусам.
Мне даже хочется сильнее прижаться ухом, послушать — точно ли там не щелкают шестеренки?
Но герцог, наконец, замедляет шаг перед красивой резной дверью, пинком открывает ее и останавливается посреди богато отделанной комнаты.
Только теперь я понимаю, насколько убогой и неподготовленной была моя.
Как написано в Томе Мудрости: посмотри на плод — и он покажется тебе свеж, посмотри на тот, что свежее — и узнаешь, что первый испорчен и прогнил.
Герцог ставит меня на пол.
Я, конечно же, теряю равновесие, потому что чувствую себя тем одноногим рыцарем из сказки.
Герцогу же явно по душе мое замешательство и шаткое положение, потому что он как ни в чем не бывало тянет за край занавески, заставляя меня снова буквально упасть на него.
— Милорд Куратор, вы не могли бы…! — От стыда не могу закончить мысль.
И еще потому, что за расстегнутым мундиром и распахнутым воротом белоснежной сорочки, видна смуглая шея, глубокая ямочка у ее основания и ниже — треугольник крепкой мужской груди.
Перечеркнутый тонким старым шрамом.
Шрамы — это же… нормально, когда мужчина служит капитаном элитной королевской гвардии? Это — самая сильная линия обороны и защиты Артании, те, кого Его Величество отобрал лично и кому не задумываясь доверяет свою жизнь, кого сам ведет в бой, если защита государства отказывается под угрозой.
Наверное, герцог часто бывал на поле боя.
Наверное, этот шрам…
— Что-то вы притихли, юная леди, — нависает надо мной насмешливый простуженный голос и я, чтобы снова не начать шататься, кое как высвобождаюсь из занавески, придерживая ее вокруг, словно плед.
Герцог внимательно следит за каждым моим движением, прищуривается, стоит сделать шаг назад. На всякий случай оглядываюсь и быстро шарахаюсь в сторону камина.