Боги праведные, там же… кровать!
Герцог что, правда решил, будто я…
В памяти всплывают слова, сказанные им накануне, по поводу моего рвения и королевской постели.
— Я еще не испытывал ее удобство, — ухмыляется герцог, лениво скрещивая руки на груди, — но маркиза уверяла, будто это ложе — одно из лучших, какие только можно приобрести за золото.
— Не сомневаюсь, — неуверенно говорю я. — Леди Виннистэр определенно высоко ценит вашу… персону, — наконец, подбираю, как мне кажется, самое безопасное слово.
— Вы так думаете?
— Да, — в придачу зачем-то еще и киваю.
Рядом с ним неуютно.
Хотя нет. Неуютно было на той телеге, когда он смущал меня непотребными разговорами и намеками, неудобно было, когда подстрекал насмешками, когда язвил насчет моего рвения и королевской постели.
А сейчас, когда пространство вокруг нас ограничено четырьмя стенами, мне… ужасно и горячо одновременно.
Пару лет назад, когда вольные каперы Ригии напали на соседние с монастырем поселения, я нос к носу столкнулась с одним из них — ужасным, в черной маске с огромными стеклянными окулярами. Я тогда пыталась перевязать раненного гвардейца, и не заметила, как капер спикировал прямо на нас. Помню, что за те пару мгновений, что я пыталась справиться со страхом, он ухмылялся и готовился бросить на нас маленькую сверкающую сферу.
Тогда я думала, что умру.
Вот точно умру — и ничего меня не спасет.
К счастью, гвардеец успел закрыть нас Аспектом защиты, хоть это и стоило ему жизни.
Но и тогда я не испытывала такого страха, как сейчас.
И уж точно в груди так не жгло, будто… что-то там разгорается, стоит нашим взглядам встретиться.
Нужно немедленно уносить ноги, пока я не выдала себя какой-нибудь глупостью. Если настоящая герцогиня — дочь предателя короны и герцог так презрительно к ней относится, что позволяет отпускать скабрезные шуточки в присутствии других леди, то вряд ли бы она стала пользоваться его внезапной помощью.
Значит, и мне нельзя.
Хоть, признаться, от одного вида этой кровати меня обуревает желание забраться по одеяло и как следует выспаться.
— Спасибо за помощь, герцог, — легко и сдержано кланяюсь, — но я не могу злоупотреблять вашим гостеприимством.
Шагаю к двери — к счастью, она открыта и моя репутация хотя бы отчасти не скомпрометирована. Пока герцог нес меня сюда на руках, мы не повстречали ни единой живой души, но вряд ли новость о том, что он приволок в свою спальню одну из кандидаток, покроется пылью и канет в лету. Ведь даже у стен есть уши.
— Далеко собрались, юная леди? — посмеивается мне в спину герцог. — Вы в курсе, который сейчас час?
Я смотрю на стоящие в углу песочные часы — две огромные хрустальные колбы в витиеватой серебряной подставке. На циферблате, который расположен над верхней — семнадцать минут после полуночи. Ничего удивительного, что замок был пуст, когда герцог нес меня в свою комнату.
Но, на мой крик, они с маркизой пришли вдвоем.
Хотя постель и в полном порядке.
Я прикусываю себя за щеку изнутри, чтобы сдержать неуместный вздох.
Мне-то какое дело, чем они тут занимались!
— Я подожду пока маркиза подготовит мне комнату, — отвечаю, но боюсь ступить за порог.
— Где, позвольте поинтересоваться?
Так и хочется бросить ему в лицо: «А вот и не позволю, и не вашего ума это дело, и что вам вообще от меня нужно?!» Но сдерживаюсь, потому что настоящая герцогиня вряд ли позволила бы себе такие неуместные грубости.
— Я видела гостиную между третьим и вторым этажом, полагаю…
— Полагаю, герцогиня, — перебивает он, — вам следует подтянуть ваши знания истории.
Что? При чем тут история?
Глава двадцать девятая
Пока я, уже совсем ничего не понимая, продолжаю мяться у двери, герцог, как ни в чем не бывало, заваливается в кресло и вытягивает ноги к огню. Его вообще не смущает, что он сидит в присутствии стоящей дамы, а также, что сидит от к ней спиной.
Или это нарочитое выражение «особого отношения» к герцогине Лу’На?
— Три года назад Черный сад принадлежал одной знатной, но очень нелояльной к короне семье, — немного с ленцой и нотками менторского тона, начинает герцог. — Его Величество, как мудрый правитель, сделал этой семье некое предложение, само собой, по-королевски щедрое. Семья имела глупость и смелость отказать, и Его Величеству пришлось сделать то, что необходимо — показать, что в его королевстве нет и не может быть вассалов, не готовых прислушиваться если не к здравому смыслу, то хотя бы к элементарным инстинктам выживания.