Я мысленно прошу Плачущего простить мне очередное вранье и коротко говорю:
— Как пожелает Ваше Величество.
Он снова поворачивается, на этот раз как будто даже с удивлением.
— Как я пожелаю? С каких пор вы стали такой смирной, герцогиня?
— Видимо с тех самых, как ее отец-предатель стал короче на голову, — не упускает случая Вероника, пока я лихорадочно пытаюсь найти ответ, способный закончить назревающую перепалку.
— Мне кажется, леди Мор, — говорит какой-то рассерженный голос внутри меня, — на сегодняшнем состязании вы не были так торопливы в ответах, как сейчас. С чего бы вдруг в вас прорезалось такое острое желание встревать в разговор, предназначенный для другой?
Вероника мечет в меня молнии, открывает рот, чтобы подтвердить их парой таких же убийственных слов, но король заставляет ее умолкнуть, лишь слегка взмахнув рукой.
Делает два шага ко мне, разглядывая уже с явным интересом.
Возможно, слегка кровожадным, но все же это совершенно точно уже не то холодное безразличие, которым окатил меня минуту назад.
— Герцогиня, — король еще немного подается ко мне, наклоняется и, хоть он не такой высокий, как герцог Нокс, но все же мне приходится тоже задирать голову. — Так я жду вашего ответа — откуда вдруг в крови Лу’На прорезалось смирение, особенно после ваших жарких обещаний всегда помнить, кому вы должны быть обязаны своим почетным титулом «сироты»?
Я поджимаю губы.
Понятия не имея, что же ответить.
Глава тридцать шестая
К счастью, пристальный взгляд короля все-таки отрывается от меня, потому что слуги уже ведут оседланных и готовых к прополке лошадей.
Они настолько прекрасны, что на несколько мгновений угасает даже мой страх.
Четыре крепких крупных жеребца, с лоснящимися шкурами, коротко стриженными гривами и длинными вычесанными хвостами. Таких красивых не было даже на конюшне герцогини, а ведь тогда мне казалось, что лучше и быть не может. Всю свою жизнь я думала, что кони — это коротконогие крепко сбитые медлительные животины, которые кое-как тянут телегу и, хвала богам, не падают на середине дороги.
Королевские кони — это почти такое же искусство, как и красота в странном дворце Мастера Соула.
Даже еще лучше.
Но мое очарование как рукой снимает, стоит королю легко запрыгнуть в седло. Он сделал это так молниеносно, что я даже не успела заметить, не обошлось ли тут без помощи какого-то Аспекта.
К лошадям Вероники и Заучки слуги приносят маленькие приставные ступени, по которым девушки легко усаживаются в седла на дамский манер — боком. Обе выглядят совершено спокойными и явно рвутся припустить лошадей вслед за королем.
Я же, когда приходит мой черед, еле переставляю ноги.
Подтягиваюсь, хватаясь за поводья.
Просто чудом, кажется, оказываюсь в седле.
С трудом проглатываю ужас, комком вставший поперек горла.
Перед глазами все плывет, когда лошадь, переминаясь с ноги на ногу, поворачивает голову и косит на меня черным глазом. Как будто поглядывает, готова ли ее всадница проверить, так ли она везуча и удачлива, как была до сих пор.
— Все в порядке, миледи? — боясь поднять голову, интересуется слуга, потому что я никак не решусь пришпорить коня. — Вы не смотрите, что он такой грозный — Его Величество приказал подобрать самым покладисты…
Он не успевает закончить, потому что этот покладистый конь вдруг нетрепливо бьет копытом, громко — как будто зловеще! — ржет — и пускается вскачь.
Я ничего не могу сделать, только разве что не визжать от дикого ужаса, когда в последний момент замечаю ветку «вставшего» у нас на пути дерева, от которой только чудом уворачиваюсь. Ощущение такое, будто меня усадили на бочку с радужными огнями, которую подожгли со всех сторон и теперь одним богам известно, в какую сторону она сделает очередной виток.
В памяти всплывают какие-то обрывки обучения: нужно натянуть поводья, кажется?
Я пытаюсь, но упрямое животное начинает скакать еще сильнее.
Пытаюсь как-то ударить его пяткой в бок — бесполезно!
Я теряя равновесие, когда понимаю, что меня неумолимо кренит назад, словно тот сук, который допилили не до конца, но он все равно уже ломается.
В отчаянной попытке снова что есть силы тяну на себя поводья — жеребец возмущенно ржет и встает на дыбы.