— Который час? — Других слов у меня от изумления просто не нашлось.
— Седьмой… — ответила женщина.
Она зевнула, открыв щербатый рот, напомнивший мне в этот миг старый кошелек, опустошенный карманным вором и выброшенный за ненадобностью в подворотне.
— Почему седьмой? — снова брякнул я, все еще в трансе от похмельного ступора.
— Жильцы собачек начали выводить на прогулку.
— Жильцы… собачек?
Я поднатужился и сел. А затем тряхнул головой, пытаясь сбить расплавленные алкоголем мозги в комок.
— Ага, — подтвердила женщина. — Значит, пора вставать. Скоро появится дворник. Вредный мужик! Вытолкает взашей. Маркуша, кончай дрыхнуть! Уходим.
— Стрёма, у тебя есть чего?.. — снова раздался мужской голос.
Из общей массы отвалился мужик, похожий на киношного старца Распутина в исполнении известного актера.
Женщина поколебалась чуток, но затем смилостивилась и достала из-под груды мусора начатую бутылку дешевой поддельной водки.
Маркуша приложился к горлышку, но не пожадничал, а отхлебнул граммов сто, не больше. Затем угрюмо зыркнул в мою сторону и протянул бутылку:
— На. Испей. Полегчает…
Я машинально выпил.
И только когда мерзкий самопал обжег внутренности, до меня дошло, что за пойло я лакаю и с кем бражничаю.
У меня даже слов не оказалось в запасе, чтобы — мягко выражаясь — описать ситуацию. Хотя нельзя сказать, будто я большой любитель употреблять только нормативную лексику, а не добротный российский сленг.
Я молча вернул бутылку Маркуше и встал.
В самом деле, где я? И как я дошел до такого состояния?
Куда меня занесла нелегкая? То помещение, где я сейчас кантовался, никак нельзя было назвать даже ночлежкой.
И почему я среди бомжей? По-моему, у меня другой социальный статус… Или я ошибаюсь? А если нет, то когда я успел так низко пасть и почему об этом ничего не знаю?
Бред…
Я снова потряс головой, прогоняя остатки похмельного синдрома, — самопальная водка, скорее всего смесь технического спирта с водой из обычного водопровода, все-таки внесла некоторое просветление в атрофированные мозги.
Только теперь я понял, что нахожусь в подвале дома, достаточно сухом и теплом, чтобы приютить несчастных отверженных, уже выползающих из-под тряпья, служащего в качестве постельных принадлежностей.
Но как я сюда попал?
Я, Сергей Ведерников, майор милиции, сотрудник управления по борьбе с организованной преступностью, бывший афганец, орденоносец… и вообще приличный человек!
— Не суетись, Стрёма, — недовольно пробурчал Маркуша. И бережно заткнул бутылку скрученной из газеты пробкой. — Седни ентот Баклушич выходной, — продолжил он. — Сначала пошамаем, а потом…
— Он, падла, и в воскресенье шастает по подвалам.
Женщина пыталась причесаться расческой с тремя зубцами.
— Козел… — выругалась она.
— Что с него взять? — сказал Маркуша. — Бывший мусор.
— А ты откуда знаешь? — спросила недоверчиво Стрёма.
— Знаю, — не стал вдаваться в подробности Маркуша. — Его еще при Андропове из органов выперли. Говорят, из-за баб. На допросах баловался…
— То-то я смотрю, он ни одну юбку не пропускает, все зырит и зырит, а глаза как у кобеля, которому яйца отрезали.
— Ага. Намедни одну дворничиху из соседнего квартала хотел в подсобке поиметь, так она его чуть не пришибла, — заржал Маркуша.
— Кобель, он и есть кобель, — резюмировала женщина, прилаживая миниатюрный примус на хлипкий ящик. — Заварка у тебя?
— Сегодня не моя очередь, — огрызнулся Маркуша. — Кукла, протри зенки!
Он потормошил ворох тряпья, скрывающий еще одно человеческое существо.
— Пошел на хрен! — раздалось в ответ.
Тряпье зашевелилось, затем раскрылось, словно бутон фантастического цветка, и вторая женщина, гораздо моложе, чем Стрёма, зевая и потягиваясь, присоединилась к компании.
— Гони заварку! — упрямо боднул головой Маркуша.
— Тебя еще дальше послать? — с вызовом спросила Кукла.
Маркуша был непреклонен.
— Седни твой черед, — сказал он. — А у меня есть колбаса и хлеб.
— Ну, если так… — сменила гнев на милость Кукла.
Она порылась в своей торбе и протянула Стрёме мятую пачку чаю.
— О! — воскликнула Кукла, взглянув в мою сторону. — Наш найденыш очухался. Привет, парнишка! Что, головка бо-бо?
— Найденыш? — Я наконец посмотрел на себя. — Мать твою…
У меня просто не хватило слов. Моим глазам открылась картина из серии «Нарочно не придумаешь».