— А почему не подходит солнечный свет? — спросил он тихо, не желая мешать товарищу, но не в силах сдержать любопытства. — Пей маленькими глотками, с непривычки может пошаливать сердце.
— Всё в порядке, я и сам порой пользуюсь стимуляторами тонкой алхимии, когда работа не ждёт. Так что привычка есть. А солнце… тут ряд причин. Матовое стекло на фонарях не даёт такой яркой тени, это удобно при выделке мелких элементов. Кроме того — солнечный свет несёт с собой куда больше энергии, чем свет пламени. И он просто другой. Ты можешь чувствовать это кожей. Настоящий жар ощущается только в паре шагов от очага, тогда как солнце много дальше от нас, и всё равно способно обжечь. Это важно, так как сейчас мы занимаемся изготовлением… сосуда, вместилища сил. Он, если всё пойдёт согласно расчётам, сможет создавать вокруг себя некий вакуум. Не такой, что втягивает воздух, а иной. После мы заполним эту пустоту частями сущностей крохотных зловредных жадинок, а до тех пор — стоит изолировать будущий артефакт от любого стороннего воздействия. Очень недурное снадобье, кстати говоря. Даже лучше прежнего.
Эйден благодарно кивнул, похвала и признание льстили.
— Я точно не мешаю? Или, может, могу помочь?
— Точно. Можешь.
— Так командуй. И, если не отвлекает, давай подробнее о жадинках.
— Занимательные паукообразные существа, повадками напоминающие пчёл или муравьёв. В Нижнем Дахабе их используют для консервации пещерных курганов, для борьбы с любыми потенциальными вредителями, от червей до расхитителей гробниц. Возьмём дюжину самых бодрых особей, выварим в воске, в зеркальной полусфере. Но умереть толком не дадим. Оригинальная некромантия, затем контроль примитивным призывом и…
Работа над сложным артефактом растянулась на три дня. Иногда Аспен работал днём, а после полночи бродил по притонам, конторам и штабам, со своими загадочными делами, а иногда — наоборот. Эйден старался помочь, но было очевидно, что его услуги не слишком ускоряют дело. Хватало и времени, и желания на очередные чаепития с Одэлисом. Тот, в свою очередь, всё больше открывался молодому алхимику. Рассказывал, расспрашивал и ждал. Ждал, явно, умело.
Суть… особенностей торговца книгами — раскрывалась в пространных и одновременно подробных историях. Случаях и происшествиях, предпосылки и последствия которых были столь же удивительными, сколь и неоднозначными. Эйдена не отпускало смутное чувство узнавания, ощущение близости понимания. Нечто похожее ему уже доводилось видеть. И, быть может, не только видеть.
Потрёпанный тент, натянутый меж молодых тополей, резко пах мокрой пылью. Начавшийся было дождь умолк, так и не успев сбить тяжёлую июльскую духоту. Под тентом, в два ряда, ногами к проходу, лежали две дюжины бойцов. Лежали тихо, совершенно молча, только слышалось чьё-то тяжёлое дыхание да редкий болезненный хрип. Здесь, в сотне шагов от шатров крупного полевого госпиталя, хозяйничал невысокий улыбчивый человечек, с обветренным лицом и хитрыми, внимательными глазами.
— Э-э, коновал, почто тебе сразу двое доходяг-то? На твою умеральню и одного за глаза. У меня там, — сухощавый усач в грязном фартуке махнул рукой в сторону, — знаешь мяса сколько? Только успевай дерьмо из-под них выгребать. А у тебя сачкуют небось.
— Дахатяк сам слатал, — пожал плечами Онновал, отрицательно мотая седеющей головой, — они и работать здесь. Больных не много сразу, но часто меняются. Дахатяки копать. Вон…
Дахабский лекарь кивнул на Эйдена, роющего на краю рощицы очередную неглубокую могилу. Усатый хирург пренебрежительно фыркнул, раскуривая трубку. Он всё понимал. Просто хотел немного передохнуть, побыть вне зловония госпитальных палаток, почувствовать на осунувшемся лице свежий ветер, послушать шелест сильных, полных жизнью листьев.
Но запах гноящихся ран, будто въевшийся в усы, не мог перебить даже крепкий, противный табак, мёртвый, удушливый штиль не давал и малейшей надежды на ветер, да и листья, полусухие из-за стоявшей жары, беззвучно висели на хрупких, серебристо-серых ветвях.
— Ладно… заходи вечером, — буркнул усатый, выколачивая трубку и нехотя возвращаясь туда, где ждала работа.
— Ты захади, — с вежливой улыбкой возразил Онновал, чуть похлопав проходящего по плечу.
Тем временем, Эйден, в паре с другим «доходягой», устало грузил остывающее тело на волокуши. Лицо бойца, живого ещё утром, прикрыли холстиной. Замерли на пару секунд, вопросительно взглянув на лекаря, ожидая распоряжений или кивка. Но Онновал уже занимался другими, ещё живыми. Эйден мотнул головой, мол, потащили. И они потащили. Воллис, совсем молодой, чуть полноватый парень, всё старался взяться удобнее, покряхтывая, сопя и изредка спотыкаясь. Он ещё не привык обращаться только левой рукой, да и раньше-то, до ампутации, особенно ловок не был. А Эйден был. Раньше-то. Сейчас он тянул волокуши к краю рощицы, баюкая распоротую вражеской пикой руку в лубке и не способный толком выпрямиться из-за тугой повязки на сломанных ребрах, вспоминая, как с легкость кидал мешки зерна, а то и муки. Кое-как добравшись до могилки и сгрузив тело, они остановились перевести дух.