— Сегодня первый, а… — запыхавшись бросил Воллис, то ли спрашивая, то ли утверждая.
Эйден не ответил. Не знал что, да и смысла не видел. Он молча наклонился, набирая пригоршню сухой сыпучей земли, несколько мгновений стоял неподвижно, перетирая её, горячую на ощупь, между пальцами. Потом бросил на грудь покойному, по большому счету — не видя смысла и в этом, и взялся за лопату. Можно сказать, что у них было две относительно здоровых руки на двоих и даже небольшие ямы отнимали порядочно времени и сил. Но оба рыли и закапывали безропотно, благодарные за возможность остаться здесь. И среди живых, и конкретно под началом дахабского лекаря.
Онновал нередко доставал раненых практически из общей могилы. Брал тех, на кого не хватало времени и сил другим местным медикам. Чуть прищуренные, одновременно добрые и хитрые глаза примечали всё, частое неровное дыхание, капли пота на посеревшем лбу, синеющие, заляпанные пеной губы… Всё это он неведомым образом соотносил, измерял, высчитывал. И велел тащить под свой тент выбранных бойцов, вежливо, но твёрдо отказываясь брать прочих. Однако, бывали и исключения.
— Знаешь, этой ночью я снова их видел, — доверительным шёпотом протянул Воллис, присаживаясь прямо на землю, у свеженарытого холмика. — Маршировали мимо, некоторые поглядывали так… с подозрением.
— И что подозревали? Что померли? — Эйден тоже опустился рядом, придерживая лопату как костыль, стараясь не делать резких движений. — Или, что ты живой?
— Прекрати. Зачем ты так?
— А как надо? Будь честным, не обманывай себя. И вообще никого не обманывай. Онновал же всё разжевал по полочкам. Или как там надо…
— Хех… — нервный смешок всколыхнул дряблые щёки, гримаса неловкости, страха и отвращения на секунду скривила пухлые, покусанные губы. — Разжевал, да, объяснил. Вот только он-то их не видел. И ты не видел.
— И ты не видел.
— И как в то поверить? Глаза-то вот. И у них тоже. И смотрят с подозрением. Почти каждую ночь их вижу. Сплю плохо, всё ворочаюсь, а стоит задуматься — и на тебе.
— А раньше как было? — Эйден дёрнул головой резко, раздражённо. Рука болела, болели рёбра, даже задница — и та болела, после копания, таскания и прочей работы в неестественном, скрюченном положении. — Ты средь бела дня от покойников удирал. Болтал с ними через раз. Спать — вообще не спал, всё мочился и бормотал, аж придушить тебя хотелось. Онновалов отвар пей, как приказано, да думай меньше. Про глаза, да про подозрения.
Матовые стебли осоки, чахлой, как и всё при этой, полной свежих ям, рощице — вдруг зашевелились, зашуршали живее, будто на выдохе. Горячей пылью пахнуло в лицо, заставляя щуриться и часто моргать. Воллис медленно сплюнул на землю, стараясь избавиться от скрипа на зубах.
— Злой ты, — тихо буркнул он, привычно шмыгнув носом. — Онновал и это разжевал. Помнишь, когда ты того бедолагу пнул, да тарелку с кашей на голову надел? Ругался так ещё, а он-то что? Он в голову раненый, слышит да не понимает. Поглупел из-за ран, из-за травмы. А ты из-за ран озлобился.
— Ну а ты прозрел. Умный такой, а о себе-то никак понять не можешь.
— Всё я понимаю, просто не верю.
Эйден чуть приподнял бровь, молча глядя на товарища. Потом резко и сильно шлёпнул того ладонью по затылку. Тяжело поднялся, осторожно поводя затекшими ногами. Легко пнул Воллеса в голень, побуждая встать. За мягким, добрым, трусоватым пареньком нужно было приглядывать, направлять, поддерживать. Озлобился ли Эйден после всего? Сам он не знал, особенно об этом не рассуждал и не собирался. Не было времени. Ведь нужно помогать с «пока живыми», хоронить уже умерших, следить, чтобы однорукий толстяк вовремя пил своё варево и не пытался уйти ночью в лес. Там, под старой берёзой, Эйден впервые его и обнаружил. С поясом, затянутым на шее, и отломанным суком в руках. Тот сук, обломившийся под тяжестью парня, не успевшего ещё толком схуднуть на казённых харчах, но успевшего устать от жизни, пошёл в костер, вместе с другим собранным хворостом. И на том же огне Онновал приготовил Воллесу первую порцию своего лекарства, считая точное время кипения вслух, разъясняя прочие условия приготовления средства и с одобрением поглядывая на Эйдена. Целитель из Дахаба умел лечить самые разные недуги. И бывал очень доволен, когда затягивались не только внешние, заметные всем раны.