— Умеренность — добродетель, — с некоторым сомнением заметил Аспен, — твои слова?
— В некотором смысле и иногда. Да не бойся, это почти приправа, можно сказать — пряность.
Бородатый маг пожал плечами, откладывая ложку и вытирая новым платком уголки рта. Принял наполненную кружку. Пригубил.
— Неплохо. Надеюсь, моего слепого доверия ты не обманешь.
— Никогда, — с комично-серьёзным лицом отчеканил Эйден, после чего, с расслабленной улыбкой, проглотил половину рога залпом. — Такая разная посуда. Обстановка. Люди. — Протянул он, оглядываясь, отодвигая миски и блюда.
Чуть осоловелый взгляд скользил по столам с простой, но заметно вкусной снедью, по стенам, украшенным поблекшими крашеными щитами, рогами и линялыми гобеленами, по лицам, небритым, сытым и хмельным. Оживлённый гул голосов, перестук чашек и ложек, едва доносящийся скрип сосен, мёрзнущих где-то неподалеку на ночном ветру…
— Мне здесь нравится, — хмыкнул Эйден, как бы самому себе.
— Тебе и в Лидхеме нравилось.
— И это прекрасно, не правда ли? Когда получается восстановить эту способность… Как это называется?
— Пиво. — Аспен иронично закатил глаза. Потом кивнул, уже не улыбаясь. — Да, я понимаю. Когда здорово досталось — не менее здорово вспомнить, каково было раньше.
— На мельнице было хорошо. И раньше того, в детстве. Я одно время пас овечек, не слишком далеко от деревни, хотя волков у нас отродясь никто не видел, но всё же… А ты?
— Я? Я не пас. Родился тоже в Уилфолке, если ты об этом. Потом, после смерти матери, отец увёз меня в Леммас. Он торговал всем понемногу, от штук дешёвого полотна до котелков и дверных петель. Так и таскались по деревням, сначала в одноосной телеге, потом на муле, а там и пешком. Когда мне было девять — дорога довела до Меланора. Меня. Отца довела до пьяного сумасшествия и утопления в колодце. Пекло песчаного побережья Имжарадра, потом вглубь страны, невольничьи рынки Фаахана, плантации риса, по колено в жидкой грязи, случайный побег в лес. Непроходимые джунгли. Я шёл по руслу ручья, когда Равана окликнул меня. Помню, как удивился, ведь…
Дум-м…
Аспен замолчал, поднимая голову. Рядом снова послышался глухой удар.
Дум-м…
Вусмерть пьяный мужик, с рябым, оплывшим от выпитого лицом, неторопливо наматывал на кулак волосы служанки. Её нос, только что расквашенный о соседний стол, был заметно свернут влево, по губам и подбородку обильно текло.
— Бартош! — хрипловатый голос из середины зала звучал явно весело. — Поди сюда, хулиган.
Бартош обернулся, икнул, дёрнул девку на себя и схватил свободной рукой за горло. Служанка закашляла. В следующее мгновение пьянчуга, взбрыкнув обеими ногами, повалился на пол, сбитый тяжёлым глиняным кувшином, будто снарядом из катапульты. Теперь Эйден потянулся за кружкой, выходя из-за стола и не помня себя от ярости. Пряди длинных чёрных волос остались в пятерне упавшего. Кровь, из рассечённой кувшином головы, быстро капала на стоптанные сосновые доски. Где-то на том конце зала недовольно заголосили.
— Тише, не нужно, — Аспен успел схватить друга за рукав, одёрнул, силой вернул на место. — Отдай.
Кружка со стуком вернулась на стол.
— Вы тут что творите, злодеи? Убили, всю башку пробили, евнухи треклятые! Бартош! Бартош, ты живой? — Бартош не отвечал. Его товарищ, высокий сардиец со сросшимися бровями, медленно распрямился. — Это что ж делается-то, братцы? Из-за какой-то шлюхи, — указательный палец вперился в служанку, отползавшую на четвереньках, словно обличая её в распутстве, — честного человека губить?
— Героя губить⁈ — завопил фальцетом тощий паренёк, почти ребенок, подскакивая ближе.
— Что, недоросль, всё можно богатеньким? — Сардиец впился в Эйдена тёмными глазами, переведя палец на окровавленную голову Бартоша. Эйден молчал.
— Что, малой, всё можно? — вторил писклявый подросток.
— Давайте не будем устраивать шум, — Аспен встал, развёл руки, показывая открытые ладони, — к чему раздувать скандал? Повязка под шляпу да лишний шрам, неужели это…
— Вот именно — лишний. Ох какой лишний, ибо шрамов у мужика без того хватает. — Бровастый тип движением головы поторопил собутыльников, собирающихся ближе. — Он кровь лил за вашу землю. Оборонял Данас, защищал графство, понимаешь!
— Так то не случайность, — пробасил крепыш в потёртых кожаных наплечниках, оглядывая «место преступления», — у щеголя вон, под жопою, цвета врага. Полосатый герб ихний. Как пить дать — шпиёны. У меня глаз намётан, уж сколько лет таких разодетых рублю.