Он махнул своему человеку внизу и тот отогнал раздувающих огонь. Вода ещё не начала закипать. Аспен молчал. Здесь он уже рассказал всё, что имел, и терпеливо ожидал ответа. Вникать в чужое правосудие не хотелось.
— У меня семь боевых галер для патрулирования прибрежных вод. — Проговорил ювелир тихо, будто самому себе. — Двадцать три торговых парусника, разного тоннажа, ходят через леммасийские воды до Меланора, или к карсам с заходом на Сард. Все мои сражения на море, понимаете? Наши сухопутные границы стерегут надёжные друзья — рыцари святого Лайонела. — Он снова едко улыбнулся, продолжил. — Или ещё более надёжные наёмники. Сплошь наряженные, по протекции гильдии ткачей-ловкачей, в цвета Редакара, за счёт общих налогов. Я к тому, что ваши… военные технологии и воинские устремления — не вполне совпадают с моими. Но если сможете помочь моему колдуну с его огневым оружием, не поскуплюсь, видят боги, не поскуплюсь. Окажу всяческое содействие. Наше золото не только и не столько украшение. А с огнём надо бы сделать так, чтобы или насылать на расстоянии полёта стрелы, или тушению препятствовать. Тогда наши торговые партнёры немного жадные лица стянут, а боевые галеры перестанут бешеными собаками носиться…
Аспен снова шагал по коридору. Из-за постоянного плавного поворота и однообразной отделки стен казалось, что ходишь кругами. Даже немного подташнивало. Или это чувство не было связанно с коридором?
Новые двери и новые охранники. Теперь — вроде бы агринцы, смугловатые, с раскосыми дикими глазами. Даже вежливо улыбаясь выглядят зло. Пустили не сразу, но пустив — кланялись и кивали.
— Я знаком с трудами Ал Ноха́на, — хрипло подтвердил силач неизвестных кровей, недослушав Аспена, — помню, что того растерзали его же твари. А потом изничтожили ещё пару деревенек в округе. Да, дело давнее, может кто и сочтёт легендой. Но где не тлеет — не дымится. Да и о Ка́стро что-то слышал. Ничего, видимо, хорошего. Учёные, творческие люди опаснее даже убеждённых головорезов. Взять хоть нашего общего друга, — он помахал широкой пятернёй Ювелиру, наблюдающему за ними из далёкой ложи. Тот радостно закивал. — Сколь головастый муж. Опаснее скорпиона. У скорпионов, если не знаешь, чем больше хвост — тем ядовитее, а у людей всё иначе. Мой хер больше него целиком будет, но у людей-то весь яд в голове. В большой такой, умной, лысой. Видимо — мудрость волосы выдавливает. — Силач посмотрел на артефактика, как бы оценивая его умственные способности по шевелюре. Увиденным, вроде бы, удовлетворился. Покрутил немного свои длинные обвислые усы, глядя без радости на арену. — Вода закипала, но капитан не кричал. Не сознавался, не соглашался. Теперь остудили. Что же дальше ждёт капитана?
— Судить не берусь.
— Мудро.
— Но что-то, связанное с женщинами и волосами, бедняге ещё предстоит.
Усатый здоровяк громко хмыкнул, но в глазах мелькнуло одобрение. Вероятно — оценки мага, а не его предположения. Они почти на равных обсуждали проблему големов, концепцию магии творения и возможные перспективы подобных идей, когда на арену выволокли два мешка. Их подтащили поближе к котлу, чтобы скованный мужчина мог видеть, один упал без движения, другой страшно дёргался. В соседних ложах явно заинтересовались, разговоры притихли. Вспоров первый мешок, достали женщину. Грубо, за ногу, оттащили к столбу, привязали на длинную верёвку так, чтобы могла двигаться. Её рыжие волосы кроваво-пыльным колтуном липли к разбитому лицу. Из другого мешка, уже с бо́льшими предосторожностями, выпустили здоровенную, с крупную собаку, обезьяну. Та завизжала, оскалилась и забилась в угол, между аркой дверей и стеной, ограждающей арену.
— А-а. А ты был прав, мастер. Смотри, это меланорский гамадрил. Особо крупный.
— Видал таких. А женщина?
— Да кто ж её знает. Баба и есть баба. У каждого можно найти такую вот, а то и парочку, чтобы на жалость давить при случае. Привычная шлюха, знакомая прачка, пригожая булочница или швея какая. Я уже видел подобные представления. Теперь гамадрил будет её, на глазах побитого капитана, трахать. — Здоровяк заметил удивление Аспена и рассеянно пояснил детали. — Натаскивают таких специально, дрессируют. Чтобы вот такие казни… нет, чтобы позорить как бы, наказывать, постыдное это дело — когда тебя трахает гамадрил. Только зря они это.
Обезьяну копьями выгнали из угла, оттеснили к привязанной женщине. Та уже немного пришла в себя, задёргалась на верёвке, пытаясь спрятаться за столбом, отступить подальше. Не имея возможности напасть на вооружённую стражу и явно опасаясь копий, гамадрил бросился на девушку, испуганный не меньше неё, но и страшно злой, доведённый почти до безумия. Трахать, вопреки ожиданию некоторых, не стал. Был не в духе, не знал бирнийского или просто не любил рыжих… Одним прыжком зверь взлетел несчастной на плечи, вцепился в голову. Не успели они даже упасть, как скальп рыжей тряпкой сорвался с черепа. Вторым укусом гамадрил располосовал оголённое бедро, трёхдюймовые клыки вспороли мясо до кости. Потом ошмётками растрепались пальцы, которыми женщина пыталась защититься. Всё произошло в считанные секунды, под ругательства Ювелира стража быстро отогнала зверя. Кровь растеклась на несколько шагов, швея, шлюха или прачка чуть вздрагивала, шаря растерзанной кистью о лишённый кожи затылок. Она умерла скоро, так и не вскрикнув.