Хармиец вперил водянистый взгляд в девушку, запустил руку в заросли на голове. Но, видя непреклонность товарища, пожал плечами и пошагал по единственной дороге дальше.
Порк некоторое время смотрел ему вслед, потом кивнул и предупредил девушку.
— Ты без меня его не принимай и никуда не ходи с ним. Понятно?
— Хорошо. — озадаченно согласилась Кира и тоже проводила удаляющуюся фигуру глазами, пока она не скрылась за поворотом. — Но почему?
Порк покусал ногти, сплюнул и поднял на нее взгляд.
— Сподличать может. Это ему на раз. — презрительно процедил он.
Кира не стала выяснять на какую подлость мог пойти Цок, вариантов тут имелось масса и самых разнообразных, но ей отчего-то казалось, что Порк имел в виду одну — саму позорную и страшную для нее, как для девушки. К тому же, девушки, которая только что осознала, что первый раз полюбила и в этот же день потеряла объект своей любви.
Поэтому она только тяжело вздохнула и еще раз произнесла:
— Хорошо, не буду.
— Тогда войдем уже. Устрою тебя. — хармиец тревожно посмотрел на слабое розоватое свечение на горизонте, оставленное севшим светилом. — Мне еще тоже до дому добираться. Во второй раз может и не повезти.
42.
Проматерь сидела на низкой лавке возле очага, расположенного посреди комнаты и, не отрываясь, смотрела на Киру. Была она стара, как мир. Ярко красное одеяние укрывало ее сухое тело, оставляя открытой, только маленькую, пушистую, как одуванчик, головку, торчащую из ворота, на тонкой длинной, сморщенной шее. Но на лице — сплошь в кожных складках — горели непривычно яркие, для стариков, голубые глаза.
Девушка только проснулась и к ее ужасному душевному состоянию прибавилось и недомогание физическое — у нее был жар.
— Здрасти. — выдавила она и отвернулась к стене. До старухи ей не было никакого дела, и, что проматерь о ней подумает, тоже. Да и на цэтморрейском она не понимает. И ведь там еще и с умом не в порядке.
— Здравствуй.
Кира села в постели.
— Ты знаешь язык центов? — удивилась она. От резкого движения закружилась голова и ей пришлось вновь принять горизонтальное положение.
Старуха не ответила, продолжая бездумно таращиться на девушку.
Кира даже усомнилась в том, что слышала, не померещилось ли ей, ведь у нее повышена температура.
— Ты кто? — подала Проматерь голос во второй раз.
Девушка озадаченно почесала голову, вызвав этим жестом ассоциацию с Порком. Неужели забыла за ночь хармийка про Киру?
— Кира… Я вчера с Порком…
— Я помню твое имя. — перебила властно старуха, сверкнув глазами. — Я спрашиваю — кто ты такая?
Кира нервно натянула плетеное покрывало до подбородка.
— Я — чужая! — пожала плечами девушка, что толку объяснять этой женщине подробности. — Издалека.
— Это я вижу. — склонила хармийка голову, изучая Киру внимательным взглядом. — Как ты связана с этим падальщиком?
— С кем?
— Да с Порком же? — хлопнула проматерь в раздражении по коленке своей сухой ладошкой.
— Никак не связана. — устала от расспросов Кира и закрыла, слезящиеся на яркий, льющийся в круглые отверстия в стенах свет, глаза. Отвернулась в другую сторону, отсекая этим жестом дальнейший диалог.
Проснулась девушка, когда домик уже наполнили сумерки. Старуха, низко согнувшись у очага, ворошила корягой, потрескивающие угли жарко-алого цвета. В глубокой миске, над огнем, что-то аппетитно булькало и источало пряный съедобный аромат.
Кира втянула носом воздух, набрав полную грудь. Живот тут же свело в голодном спазме. Последний раз она ела вчерашним утром. Но от мыслей о пище у девушки внутри стало тошно и противно. Словно она животное и на уме одни примитивные инстинкты: питаться и идти по нужде, а у нее только вчера близкий друг погиб.
— Какая же я жалкая приспособленка. — прошептала Кира, злясь на саму себя. — И трусиха! — она сжала кулаки, — Кираан!
Проматерь резво разогнулась у печки, блеснула голубыми глазами.
— Что ты там шипишь? Вставай и есть иди.
— Не хочу. — буркнула девушка, пряча нос под плед, от дразнящего запаха. Несмотря на злобу и самовнушение есть хотелось по-прежнему и сильно.
— А-а-а… — глубокомысленно протянула старуха, покачивая своей пушистой головкой, — Ясно. — она отвернулась к очагу и принялась черпать из миски. Затем присела тут же на низенькую скамейку и, удерживая в двух руках пузатую толстостенную чашку, начала громко дуть и прихлебывать. — Дело-то твое. — обратилась опять к Кире, — Но с покойниками у нас тут строго! Околеешь если — путь один, тварям на съедение.