— Да что это, этот пан Стремка, он у вас трехголовый, что ли?! — раздраженно воскликнул тогда я.
— Может, оно и Так, — уклончиво ответил на это пан Белькевич. — Но не бессмертный, это точно, ваша ясновельможная милость.
— А почему ты в этом так уверен? — удивился я.
Дальнейший рассказ пана Белькевича убедил меня
в его правоте. Дальше у них было вот что. Вчера, еще задолго до полудня, хлопы вышли из пущи и остановились на Лысом бугре. Было их устрашающе много. Их, правда, и сейчас если и меньше, то не слишком. Но теперь это стало уже привычным, а тогда многочисленность хлопов произвела на местных жителей весьма и весьма угнетающее впечатление. Но мало этого! Вскоре из толпы бунтовщиков вышел Демьян Грабарь, их вожак, и вывел вслед за собой связанного пана Стремку. Похоже на то, что пан Стремка должен был огласить осажденным некие условия сдачи города или еще нечто подобное в этом же роде. Однако получилось несколько иначе. Вначале пан Стремка отвесил низкий поклон и сообщил пану Белькевичу, что этот поклон есть последний поклон нашего господаря Великого князя Бориса. Он, этот господарь Борис, далее торопливо продолжал пан Стремка, погиб в честном двубое, выполняя решение Сойма. Как это было конкретно, так же скоро продолжал пан Стремка, сейчас не к месту поминать, он-де это уже подробнейше рассказал пленившим его хлопам, мы-де потом от них обо всем этом дознаемся, а пока же он, пан Стремка, спешит сказать главное, а именно: Цмок не за хлопов, а за нас, за панов и поспольство. После этого весьма неожиданного заявления пан Стремка успел еще выкрикнуть наш боевой клич, и только тогда уже пришедший в себя Демьян немедленно, у всех на глазах, зарубил несчастного пана Стремку своей заговоренной ведьмачьей лопатой.
Небось той самой, что и моего отца, гневно подумал я.
А дальше у них было вот что: пользуясь благоприятным для них направлением ветра, хлопы пустили на город дым-дурей и под его прикрытием бросились на приступ. Человеку, всю свою сознательную жизнь только и знающему, что лазать по деревьям, забраться на наш крепостной частокол не составляет никакого труда. Кроме того, наши хлопы, как существа грубые и крайне неразвитые, практически не реагируют на удушающие свойства дым-дурея. Так что отбить их приступ было делом очень сложным, бой с переменным успехом длился несколько часов. Теперь же хлопы опять ждут благоприятного ветра, чтобы пойти на второй штурм. Они полны азарта и решимости, чего, увы, никак нельзя сказать об осажденных.
Вот, вкратце, такую неутешительную картину последних событий развернули передо мной пан Бельке- вич от панства и Янка Жмых от поспольства. Чего уж скрывать, положение было крайне критическим, оно требовало длительного и всестороннего обдумывания. Но в нашей жизни порой бывают такие моменты, когда любое решительное действие куда важнее самой мудрой мысли. А тогда как раз и был такой момент. Поэтому я встал и сказал им, всем собравшимся:
— Вот что, мои дороженькие! Дело яснее ясного. Помощи нам ждать не от кого. А вот зато к хлопам будут каждый день подходить подкрепления. Скоро они обложат нас со всех сторон и начнут морить голодом. А потом, когда мы станем как дохлые мухи, они замесят нас еще похлеще, чем в Кавалочках, — никого в живых не оставят! Так что нам остается только одно: открывать ворота, выходить и бить их на лугу. Сегодня же! И мы это сделаем, га! Мы выйдем, и замесим их, и будем гнать их, как быдло. Они и так есть быдло. А если они об этом забыли, так я им напомню. Вот этим! — Тут я выхватил свою саблю из ножен, поднял ее над головой и продолжал еще решительней: — Пан каштелян! За сборы отвечаешь ты. Ровно в полдень всем, кто имеет право носить оружие, быть у Глебских ворот. Кто не явится, тот сядет на кол. А пока расходись и готовься. Ш-шах! Разом! — и тут я резко дал отмашку саблей.
Никто не посмел мне перечить. Оно и понятно. Для того чтобы перечить, нужно для начала хотя бы иметь на этот счет свое собственное мнение. А тогда поголовно все обитатели Зыбчиц представляли из себя растерянную, не знающую, как ей быть дальше, толпу. Какие уж там мнения! И тут вдруг к ним является решительный, уверенный в себе предводитель. Что еще нужно толпе? Да ничего! Так что было любо-дорого смотреть, как весь город сразу оживился. Дополнительным же поводом для оживления была моя угроза садить нерешительных на кол. Так что даже лишним будет упоминать о том, что сборы у них были краткими, и еще задолго до полудня к Глебским воротам явились все, кому это было положено.