А так ли? Один костер сгорит, другой не зажжется, один ручей паром вверх уйдет, а другой не шелохнется, один корень огонь сожжет, а другой жить будет, один ветер дымом вверх уйдет, а другой ветер дуть будет, чтобы пламя выше летело, и тут же забыла мысли свои, испугалась их, и встала на колени, и посмотрела вверх на Велеса, и опустила голову, и вдохнула дым дурмана, и положила лоб на алтарь перед Велесом, как стрельцы перед Петром опускали голову на плаху, что приносили с собой, и топор вонзали в плаху рядом с головой, и покорно ждали часа стать жертвой, – так и Лета опустила голову на камень, отполированный рекой крови и шерстью, кожей человека и животного, и лоб ощутил печальную память камня, святую память камня, жертвенную память камня, и в Лету вошло ощущение, что Велес принимает ее кровь и ее огонь, и стала молиться про себя тихо и истово.
И в молитве своей поминала она семь колен Волоса, и доходила до Велеса, щура Волоса, и поминала семь родов своих и доходила до Берегини, щура рода ее, и назвала четырнадцать имен рода Емелина и Берегини и Велеса – предка Емелина.
А туман дурман-травы, как сон – на мягких лапах, как кошка за мышкой, на брюхе, как змея, неслышно по траве, как тополиный пух по тихому ветру, как молоко, пролитое на стол, медленно, по капле капающее на сосновый пол, тек туман дурман-травы в ее тихую душу, и слушала Лета голоса неясные, голоса всех предков своих и Волосовых и начинала видеть, как выходят они из тумана и каждый около нее останавливается и складывает помощь свою, и одна помощь – то цветок алый, и другая помощь – хлеб ржаной, и третья помощь – лист клена, и четвертая помощь – ветка воды, и пятая помощь – кувшин дыхания Велеса, шестая помощь – камень ветра, который завтра ляжет ей на грудь, когда она дымом подымется от земли, чтобы сразу не улетела далеко-далеко. А седьмая помощь – не сказать – не узнать. Лобное место, в трубку свернутое, в которой – язык огня, а на конце – желудь, а внизу – печать сургучная, и на ней – двуглавый орел, и на шее его – рана, и на ней – кровь, и каждая капля своего цвета, и капель пятнадцать, и дым от каждой капли… – и тут душа Леты вытянулась вся, свернулась дымом и винтом ушла в небо. И поняла Лета, что она – дерево, и корни дерева – в небе, и своей рукой, легкой и смутной, как дым, подняла она топор, что лежал на краю облака, и стала рубить свои корни, и корней было семь, как звезд Большой Медведицы, как братьев Рши[2]; когда рубила она, плакала, как ребенок, и плач был песня, а музыки не было вовсе, и когда обрубила последний, услышала удар медного грома и стала опускаться на землю, как опускается тополиный пух, как опускается снежинка в безветренную погоду, как опускается паутина, сорванная крылом пролетевшей птицы, как дыхание умирающего человека. И уснула Лета, и сон был крепок, и длился он все два часа, и не сделала Лета, что сделать должна, и, когда открыла глаза, быстро прошептала молитвы – и за второго Отца Емели, и за всех зверей, что летают, ползают, бегают, и тех, что живут в земле, и потом – за всех людей, что живут в четырех сторонах света, и потом – за все звезды, что упадут на землю и имя им будет «полынь», и, когда закрылись губы, сказав слово «полынь», увидела Лета, как первый ее муж вошел в храм.
И было то в полночь в яблоневый день шестого серпеня, или августа, 10 989 год от сотворения первых человеков, или 989 год московского времени.
Глава о Лете и ее первом жертвенном муже, мальчике Горде, для которого Лета – первая в его жизни
А первый жертвенный муж был Мальчик – именем Горд, пятнадцати лет от роду, из Ставрова дома, он остался старшим мужиком в доме.
Ложе широкое, светильник горит, чуть копотью вверх течет. Жир кабаний густ. На ложе из дуба тесаного цвета теплого сена гора, на сене холст бел. Вошел мальчик, не знает, куда руки деть, и что делать с Летой, не знает. Ну, объяснили ему девки, что сначала с Леты надо будет рубаху снять и в голову положить, а потом лечь на нее, а там все само покатится.
Мнется Горд, идти боится, сколько раз Лету видел, и нравилась она ему, а кому Лета не нравилась, а тут испуг на него такой напал… И то – она там живет, а не здесь. Страшно.
Приподнялась с ложа Лета, поманила к себе:
– Иди, иди ко мне.
Горд вспыхнул и подошел к ложу.
– Сядь сюда, – сказала Лета. – Тебя хоть научили, что делать-то?
– Научили, – сказал Горд и неловкими пальцами стал тихонько подымать рубаху, которая была надета на тело Леты. Рубаха поползла выше. Лета легла и чуть выгнула тонкую спину и чуть открыла ноги. Горд поднял еще выше, и вдруг пот выступил у него на лбу. Он увидел…