– Дед, да сэсэсэра больше нет, – встрял Андрюшка.
– Цыц, оболдуй! – рявкнул на него дед. – Не перебивай меня! Развалили СССР! А что нынче вместо него? Тьфу! Раньше нашу силу уважали во всем мире. А теперь что с армией сделали? Все порастащили!..
Понимая, что Дед перешел к своей любимой теме и может еще долго разоряться о развале советской армии, я решила вмешаться:
– Ты же тост хотел сказать, – напомнила я, опасливо косясь на дуло «макарова», которым именинник начал в запале размахивать во все стороны.
Зыркнув на меня, Дед продолжил:
– За службу Советскому Союзу я был награжден именным оружием. Вот, – он направил ствол в воздух, демонстрируя всем собравшимся накладную пластину с гравировкой, – «От Президиума Верховного Совета СССР».
Дед сунул пистолет под нос Карену, сидящему между Лидочкой и мной. Тот побледнел.
– Не ссы, не заряжен, – грубо успокоил его генерал. – Так вот, к чему я всё это? Да чтоб вы знали: хоть я и уволился в запас, но еще полон сил. И если я что-то решил, будет по-моему. Если сказал: женюсь – значит женюсь, и нечего смотреть на меня, как на ненормального!
Дед с размаха хлопнул «макаров» на стол.
«Будь ты нормальный, ты бы не пистолетом доказывал нам свое право жениться в семьдесят пять лет», – подумала я, глядя на белую, как мел, Марию Данваль и понимая, что не ударить в грязь лицом перед Францией не получится: в своих расчетах я не учла Дедов характер.
Как бы он не выкинул еще какой-нибудь фортель! В последнее время он, на мой взгляд, всё стремительнее соскальзывает в пропасть старческого маразма…
Как в воду глядела!
– И еще, – снова глянув прямо на меня, добавил старик, – Лидочка станет не только моей женой, но и единственной наследницей.
При этих словах Лидочка обвела нас всех торжествующим взглядом.
Хотя, как мне показалось, никто из гостей и ухом не повел на такое заявление генерала, новость о том, что наследницей будет Лидочка, прозвучала для меня, словно гром среди ясного неба. Дождавшись окончания ужина, который затянулся до десяти вечера, и проследив за уборкой в столовой, я кинулась в спальню старика выяснять отношения – не буду же я делать это при гостях! Это наши с Дедом дела.
Когда я вошла в комнату, Дед, уже переодетый в теплый халат, сидел в кресле, а его тощие ноги были по щиколотку погружены в тазик с водой. Лидочка тоже облачилась в халатик, причем не менее откровенный, чем платье, которые мы все сегодня созерцали. Она неспешно расчесывала перед трельяжем свои волосы плебейского, на мой взгляд, цвета «красное дерево», достойного лишь продавщицы деревенского сельмага.
Черепашьи веки старика были блаженно полуприкрыты, но, едва я появилась, он зыркнул из-под них на меня на удивление острым взглядом, а потом вовсе закрыл глаза и капризно произнес:
– Че-то продуло меня, Елена. Ты в столовой завтра окна так не распахивай. Не хватало еще на свой юбилей в соплях, как в шелках, расхаживать.
Ах ты, паразит, старый! Он тут мне еще зубы будет заговаривать пытаться!
Я повернулась к Лидочке и коротко приказала:
– Выйди.
Однако та высокомерно посмотрела на меня и процедила:
– Я вам не прислуга какая, чтобы меня отсылать. Я невеста Федора Семеновича. Теперь все, что касается его, касается и меня.
А Дед важно кивнул: да, мол, так и есть.
Я едва не обалдела от такой наглости. Ах, вон как! Придется напомнить, кто тут главный.
Разглядывая свои ногти, я скучающим тоном произнесла:
– Ну, Дед, раз ты хочешь, чтобы Лидочка была в курсе всех твоих дел, – слово «всех» я произнесла с многозначительным нажимом, – тогда, конечно, пусть она остается. Я как раз хотела поговорить о делах прошлых.
Слово «прошлых» я снова подчеркнула, и Дед, поняв намек и прошив меня злобным взглядом, недовольно рявкнул наглой молодухе:
– Пойди погуляй.
Лидочка оскорблено фыркнула и вылетела из комнаты, хлопнув на прощание дверью.
Прежде чем начать разговор, я подошла к двери и резко распахнула ее. Так и есть! Не ожидавшая этого медсестра, пытающаяся нас подслушать, обалдело воззрилась на меня и отскочила назад.
– А ну, брысь, – брезгливо бросила я.
Стоя в дверном проеме, я проводила нахалку глазами, пока не убедилась, что «невеста» с оскорбленным видом спускается на первый этаж. Опять, небось, на кухню направилась: Фрося жаловалась мне, что эта девица, не дожидаясь ужина, всю вторую половину дня так и крутилась возле холодильника и все таскала и таскала оттуда еду. В детстве, что ли, ее недокормили? Или ей нужна двойная порция, чтобы поддерживать пышность в своих телесах? Да что с нее взять? Плебейка есть плебейка. Никакого воспитания. Одна борзота.