Возвращая на стол наполовину опорожненную бутылку, Соболевский сказал:
— Я ее, родимую, еще в Севастополе собирался приговорить, да все не с кем было. Твое здоровье, генерал Крымский!
Они чокнулись, выпили. Закусывали той бараниной, которую добыл Соболевский не без помощи Слащёва. Обгрызая баранье ребрышко, Соболевский сказал:
— Вот и не верь после этого в судьбу. Не сломайся у турка весло, ушел бы с часами.
— Если бы не сломалось у него весло, вторую пулю я всадил бы в него.
— Вот. Выпьем за судьбу! — протянул руку к бутылке Соболевский. — Не оставлять же полупустую! — он поднял вверх указательный палец. — Неэтично!
— И неразумно, — согласился Слащёв.
— Минутку, — попросил Соболевский, и так, с чашкой в руке, прошел на палубу, перегнулся вниз, спросил: — Ну, что там? Нашли?
— Никак нет, ваше превосходительство! Как сквозь землю провалилась! — ответили снизу. — Все закоулки облазили — нету!
Соболевский вернулся в каюту.
— Да хрен с ней, с собакой! — взмахнул он чашкой и вопросительно посмотрел на Слащёва. — Все хочу у тебя спросить, что ты, генерал, герой Крыма, думаешь?
— О чем?
— Ну, обо всем этом. Ходят слухи, что не сегодня-завтра всех генералов и штаб-офицеров, оказавшихся без должностей, причислят к беженцам и — под зад пинком, на берег. Выживай, как хочешь. Или во французскую колонию. Французские вербовщики сегодня уже появлялись возле «Твери».
— Ты хочешь знать, что думаю я? — Слащёв немного помолчал, сосредоточенно рассматривая колышущуюся в чашке жидкость. — Думаю, это предательство! Я неоднократно ссорился с Врангелем, я пытался доказать ему, что покидать Крым — непростительная ошибка. У меня было несколько предложений, как спасти армию от катастрофы. Но Врангель не стал меня слушать, — и затем он решительно добавил: — Знаешь, когда полководец проигрывает военную кампанию? Когда он впервые засомневался в своей победе. Мы проиграли кампанию еще летом, еще во время боев под Каховкой. Или раньше, когда заменили Деникина.
— И что теперь? — выслушав Слащёва, спросил Соболевский.
— Даже сейчас еще не все потеряно. Надо только сменить Врангеля на более решительного и смелого полководца.
— Где ты сейчас такого найдешь? — разочарованно сказал Соболевский.
— Думаю, что он есть. Только мы этого не знаем.
— Что произошло, то произошло, — вздохнул Соболевский. — Уже ничего не исправить.
— Ну, почему же! Не нужно только опускать руки. Зимой девятнадцатого я один со своим корпусом встал на защиту Крыма — и отстоял его. А силы были неравны: я с тремя тысячами выступил против тридцатитысячного войска противника — и победил. Сейчас было иное: шестьдесят тысяч против семидесяти. И мы позорно капитулировали.
Соболевский вдруг обернулся к приоткрытой двери, прислушался.
— Пардон, генерал! Слышу голос Глафиры. Боюсь, она сейчас разнесет весь пароход, — он взмахнул чашкой: — Так за судьбу! Я благодарен ей, что она подарила мне эту встречу с тобой. Надеюсь, мы еще увидимся и даже подружимся, — и добавил: — Твои мысли я разделяю.
— Я тоже рад знакомству с тобой, — в ответ сказал Слащёв.
Соболевский, по-гусарски щелкнув каблуками, влил в себя содержимое чашки. Слащёв пил мелкими глотками.
Соболевский сунул руку в кармашек мундира и за цепочку извлек оттуда уже знакомые Слащёву, отливающие благородным желтым блеском, золотые часы.
— Вот! Позволь преподнести. Презент. В честь знакомства, — торжественно произнес Соболевский и протянул их Слащёву.
— Ну, что ты! Разве можно? Дорогие! — Слащёв даже спрятал руки за спину.
— Дружба дороже! — изрек Соболевский. — У меня еще семь штук… нет, восемь таких же. Адъютант, зараза, откуда-то приволок. Ювелир, говорит, подарил, — он покачал их перед глазами Слащёва. — Красивые, ничего не скажешь. Бери!
— Не могу!
— Не ломайся, бери, не то за борт выкину. Не просто так даю, а дарю! На память! — и, вдруг сделав страшное лицо, Соболевский прошипел: — Спрячь в карман! Быстрее! Идет!
Почти инстинктивно, реагируя лишь на угрожающее шипенье Соболевского, Слащёв спрятал часы к себе в карман.
И тут дверь каюты широко распахнулась и на пороге возникла тяжело дышащая, заплаканная Глафира Никифоровна. Как она снова взобралась на «Тверь» и как в этом пароходном лабиринте нашла свою каюту, так и осталось для них загадкой.
— Что ты со мной делаешь, изверг? — закричала она мужу. — Где Зизи?