Дружба их была не столь уж давней — со дня знакомства на призывном пункте, когда выяснилось, что оба они поедут в одну часть. Теперь скоро и по домам. Но чем ближе становился этот день, тем больше волновала Гошу судьба друга. Слишком хорошо знал он заносчивую Настю, злой ее язычок и беспокойную ее красоту...
А между тем дружок его ничего не хотел замечать. Читая ленкино письмо, где она описывала, как цветет нынче на лугах черемуха и что к кустам не подобраться из-за полой воды, Пирожков живо представлял себе эту картину. Бывал он мальчишкой на этих лугах, помнит, как разливается весною смирная речушка Черная. Неторопливая, течет она по лугам в зарослях смородины и черемухи, а потом, покидая их, держит путь через пашни прямо в березовую рощу. Здесь, где дружные деревья вновь обступают ее берега, он и увидел впервые Настю. Она прошла, ни на кого не глядя, как бы опасаясь слишком внимательных глаз охлопковских кавалеров.
Крупные локоны рассылались по ее плечам, от чего весь ее облик казался праздничным.
— Ты ее знаешь? — спросил он тогда у Гошки.
— Настю-то? А кто ее не знает? Сколько красоты — столько и гонору. Да ты брось о ней думать, в вашей Каменке девчата ничуть не хуже.
Через полгода Вася Пирожков еще раз увидел Настю — на цветной фотографии журнала. Но он уже был далеко от Охлопкова. И хотя у него понятие о судьбе было вполне современное, все же, подумал он, не странно ли, что она дважды показывала ему Настю только издали? На портрете она показалась ему еще лучше, хотя выросший с нею Гоша уверял, что «здесь ее малость подрисовали».
— Да хоть бы и я для печати понадобился, — говорил он, — разве они в естественном виде оставят? Такую красоту наведут — сам в себя влюбишься!
Журнал переходил из рук в руки, и красивой девушке, обнявшей теленка за шею, в тот вечер было отпущено немало комплиментов.
— Эх, не теленка бы ей обнимать! — вздыхали солдаты.
— Да-а-а... Девушка авторитетная...
— Пиши ей, Вася: ты земляк — вот и зацепка.
Тогда-то он и написал то памятное письмо, которое пришло в Охлопково в грибной день.
— Ты, случаем, в самодеятельности завтра не выступаешь? — спросил наконец друга Гоша.
— Нет, а что?
—- Сдается мне, что ты эту бумажку наизусть разучиваешь. Может, думаю, рассказец какой или стишок...
— Письмо это от Насти.
— Так, так... Новости интересные?
— Да нет... Черемуха вот цветет...
— Скажи на милость! А со стороны посмотреть: ну, прямо правительственное сообщение человек читает...
Вася не обижался. Каждый раз, когда он получал письма, Гоша изощрялся в ехидстве. Никакие журналы не могли бы убедить его в том, что Настя переменилась. Она и в школе училась-то кое-как — и вдруг такая слава!
— Ну, что же, — задумчиво возражал Вася Пирожков. — Разве так не бывает? Была плохой, стала хорошей. А в славе сомневаешься, так лучше бы ее и совсем не было. Я-то ведь обыкновенный старшина.
Гоша махал на него рукой, как на конченого человека.
И вот снова вернулась в Охлопково осень, снова дарила она людей всеми щедротами, словно хотела заручиться, чтоб и на следующий год ее встречали столь же хлопотливо. Уже начали играть в Охлопкове веселые свадьбы, потому что к осени как-то всегда поспевают и невесты... Еще весною сдавали они свой последний экзамен в школе или на зоотехнических курсах, носили в косичках наивные ленточки, а осенью, смотришь, пришла в кино степенная девушка в вязаной городской кофточке, к которой и косы требуется укладывать особенным образом. На таких деловито посматривает председатель, прикидывая в уме, какой еще участок в колхозе нуждается в кадрах. В свое время так была замечена и Настя. Но прежде чем стала она знатным человеком, председатель хлебнул с ней немало горя...
В тот вечер Настя возвращалась с фермы в особенно приподнятом настроении. Борис Иванович намекнул ей, что сегодня после репетиции предстоит им важный разговор. «О чем бы это?» — гадала Настя и сама себе боялась сознаться, что она уже знает, о чем...
Ленка встретила ее у калитки. Лицо у нее было встревоженное и как будто заплаканное.
— Приехал!..
— Кто приехал? — похолодев, спросила Настя.