Пока я наслаждался открывшимися пейзажами, Петрович вырвался вперед.
Двигался он совсем медленно, но при этом пытался бросать перед собой всякий хлам, поднятый по дороге. Проверял путь на предмет аномалий. Сначала ветер сбивал его броски и детекторы Корня падали куда угодно, только не перед ним, потом, когда он спустился чуть пониже и, видимо, ветер опять начал слабеть, его снаряды стали падать точнее и сам он стал перемещаться заметно быстрее.
По широкой, вспаханной Корнем полосе, я направился вслед за ним.
Спуск занял минут пятнадцать.
У подножия холма, откинувшись на рюкзак, сидел мой напарник и, выпучив глаза, тяжело дышал. Я, наверное, выглядел так же.
Испачканные в земле, бетонной крошке, ржавчине, известке и еще бог знает в чем, в изорванных куртках, с грузом на спинах, издалека мы были похожи на что угодно, только не на людей полдня назад бодро шагавшим по взлетным полосам разных аэродромов. О том, во что превратился представительский костюмчик Корня, я лучше вообще промолчу.
— Ну, ты как, — хрипло выдохнул слова Корень. — Живой?
— Ага. — Я достал фляжку и жадно припал к горлышку. — Похоже, тоннель сквозь холм дался бы нам попроще.
— Лопат нет, — тоскливо напомнил Корень.
— Да и черт с ними. Я, пока ты, Петрович, дорогу прокладывал, вокруг осмотрелся. Здесь недалеко компашка теплая у костра. Может, спросим дорогу?
— Боязно мне что-то. С компашкой связываться неохота. Место безлюдное, соблазнов много.
— Тогда давай так, — я сам удивлялся своей смелости, но мысль уже несла меня, и идти на попятную становилось невозможно, да и надоело мне брести без опытного проводника, сюда просто чудом каким-то добрались. — Я пойду, спрошу у них что почем, а ты меня издали прикроешь?
— Чем прикрою? — вздохнул Корень, — вот этими пукалками? — он постучал по висевшему на поясе «Глоку».
— А «Калаш» где?
— Там где-то, — он махнул в сторону только что покоренной вершины, — зацепился за что-то, бросить пришлось.
— Понятно…. Вдоль холма подберешься к ним метров на пятьдесят. Я зайду с другой стороны, выйду, крикну….
— Ага, а они тебя из шести стволов.
— Почему из шести?
— Число круглое.
— Их там пятеро. Для тебя, если встретят нас неприветливо — четыре секунды работы. Фактор внезапности опять же. Стоит попробовать. Если что, увижу какое-то неправильное движение, падаю на землю, они все внимание на меня, а ты их гасишь. А?
— Ладно, давай попробуем, стратег. Только чемоданы наши здесь оставить нужно, чтоб не мешались и лишних вопросов не возбуждали. И еще: пока ты дела не порешаешь, я из засады не вылезу. Понятно?
Найдя поблизости подходящую трубу, мы сбросили в нее наш багаж, и Корень выдвинулся в засаду. Я же, обойдя лагерь неизвестных по широкой дуге, и по неглубокому распадку подобравшись к стоянке на сотню шагов, приготовился сыграть первую роль в предстоящем спектакле.
Петровича совсем не было видно, но судя по тому, что в лагере вероятного противника… или союзника? все было спокойно, а по времени он уже должен был оказаться на точке, все шло нормально.
Только сейчас мне стало страшно. То, о чем предупреждал Корень — «а они тебя из шести стволов» вдруг встало передо мной со всей пугающей отчетливостью. Елки, сам же вызвался! А если не успею свалиться на землю? В этих краях повышенное количество самых разных отморозков. Так Зона на людей действует, что большинство из ее разумных обитателей сначала стреляют, потом убегают, и лишь после того как зальют воспоминание о приключении литром беленькой, начинают думать — «а во что же я стрелял?». Если эти из таких, то ходить мне осталось недолго. Впрочем, их много, не должны испугаться одинокого бродягу. Были бы у костра один-двое, да еще ночью — нипочем бы не пошел к ним в этих местах.
Нервно задергалась нога. То ли затекла, то ли пытаюсь побороть мочеиспускательный рефлекс. Поди ж ты! Который год в Зоне, а под стволы выходить все так же боязно как в первый раз. Ладно, надо топать.
Я встал, вернее, мне показалось, что встал. На самом деле только лишь слегка вытянул шею, чтобы увидеть макушки этой пятерки. Снова задергалась нога и я, никак того от себя не ожидая, на четвереньках пополз обратно — по дуге, к трубе с рюкзаками.
Только проковыляв метров пятьдесят, почувствовал, как по щекам течет что-то жидкое, а душа поет от радости, остановился. Я жив. А Петрович там сидит, ждет. Не знаю, что он мне скажет, но ведь не застрелит же.
А может, пусть сидит, пусть ждет? А я, пока до него далеко — тихо, тихо, и в сторону Рыжего леса? Один? Я впервые за последние четыре дня один! План подземелий знаю, примерную дорогу тоже. Может и получится. Или в другую сторону — на Кордон и на свободу? Ведь все что нужно, я уже сделал — Корень в Зоне!
При мысли о путешествии через Зону в одиночку и без оружия мне стало совсем дурно, так, что аж сел там же где стоял. Точно, получится… собак или кровососов собой накормить, а то и аномалию какую. И рюкзак с припасами в трубе остался.
Господи! Ну что я за придурок! Дай мне силы, Господи, укрепи меня. О! Сейчас как Петрович молиться начну.
Борьба с внеплановым сепаратизмом закончилась едва начавшись.
А отлить все-таки нужно. Стоя на коленях, расстегнул ширинку и расслабился. Вместе с облегчением куда-то ушел страх. Только ботинки стали немного мокрыми. Ну да ладно, мне из них воду не пить, а какое здесь говно месить придется — еще посмотреть нужно, во что они превратятся через пару дней, если выживу, конечно.
Я встал, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и, уже не таясь, направился к костру. Каждый шаг давался мне с ощутимым усилием, но я шел, и на этот раз шел вперед.
Когда стали различимы детали фурнитуры на костюмах сталкеров — пуговицы, молнии, меня заметили. Один из них махнул рукой в моем направлении, двое присели, приняв позицию для стрельбы, остальные замерли, подтянув стволы поближе.
— Эй, чудак! Сюда иди, — крикнул махавший. — Серый, это точно не зомбак?
— Не, Олесь, — Серым оказался один из тех, кто приготовился к стрельбе, — Не зомбак. Похож просто. То ли ссыт страшно, то ли ранен. Эй, чудак, не ссы. Сразу мочить не будем. А то обмочишься тут.
Все остальные за его спиной заржали над дурацким каламбуром.
— Тебя как зовут-то, блаженный? — Олесь протянул ладонь для рукопожатия.
— Макс я, — пожав его лопатообразную клешню, я отметил, что силы в нем побольше, чем во мне раза в три. И росту почти два метра. На горилл Петровича похож.
— Так чего крадемся, а, Макс? — Олесь плотно взял меня за плечи и повел к костру. — А если б мы испугались? И в пять стволов тебе в пузо, а?
— Хорош стращать его, Олесь, — от костра поднялся еще один сталкер, комплекцией не уступавший моему провожатому, — Давай знакомиться, парень. Я — Иван Рыба, этот отморозок с пушкой, — он показал на Серого, — Сергей Иствуд, ковбой наш доморощенный, этот зубастый — Шурик Дантист, эти два облома — братья Олесь и Наум Хомяки. Жрать хочешь? Садись, ешь, рассказывай.
Мне сунули в руки подогретую банку тушенки с торчащей ложкой, в закопченный стакан плеснули высветленного лимоном чая из пятилитрового термоса.
— Ты местный? Или как мы, недавно в Зоне? — Рыба продолжал трещать не умолкая, не давая мне вставить слова. — А мы, прикинь, проводника потеряли. Шли, шли, вдруг бах, единственный выстрел, у Геныча — это проводник был наш — в башке дыра, такая, что кулак свободно пролезет, его отбрасывает прям точнехонько в «карусель», подкинуло, закрутило, шмяк — кровавые брызги и… тишина. Ни Геныча, ни стрелка этого долбанного. Неслабо пересрались. По укрытиям разбежались, по сторонам зырим, мысль у каждого, все, типа, сейчас кончать нас будут. Минут десять стояли. Тихо вокруг, спокойно. Чего это было? Не знаешь?