— Петрович?
Он продолжал раскачиваться, словно и не слышал меня.
— Оглох он, — объяснил Белыч, — скоро оклемается. Ты расслабься. Если нас еще не съели, значит, двое их всего было.
— Кого?
— Да мутантов же! Гнездо у них в автобусе. Сюда до следующего Выброса ни одна тварь не сунется. Привал устроим. Места знакомые. Два километра осталось, по карте если.
Спустя десять минут, когда волны адреналина слегка улеглись, а дыхание окончательно успокоилось, мы втроем сидели под правым боком ржавого «Икаруса», на помосте, сооруженном из тяжелых шин и капота, в его дырявой тени. Петрович, голова которого была богато обмотана стерильным бинтом, поглощал тушенку, морщась как от зубной боли, а Белыч упоенно рассказывал:
— Прикинь, поворачиваюсь я и вижу: картина маслом! Кровосос в своем стелс-режиме, загнутый раком, на коленках стоит — это я чуть позже догнался, сначала-то не понял ни фига, думал Петрович левитировать научился — а на его спине Петрович висит, морда красная, пот тремя ручьями льется, вены на лбу вздулись! Думаю себе: впердолил таки Петрович мутанту! А он сипит: «валите его, валите». Сначала я подумал, что Петрович хочет позицию сменить. Потом соображаю — нет, надоела ему невеста! Я к ним, как бабахнул в башку уроду! Ну, туда, где башка должна быть. Не видно ж ее. Как арбуз — в клочья! Кровищи! А Петрович меня в живот кулаком! Думаю: чего опять не так? Кайф обломал ему что-ли? Пригляделся — матерь божья! Я ж ему прям над ухом стрелял! Не хотел промахнуться — в упор почти влупил! Прижег, наверное. Ухо подпаленное, волдырем надувается. На лице ошметки мутантского организма — кровища, мозги вонючие. Папой клянусь, страшнее и смешнее ничего не видел! Петрович, скажи, если б нас не было, ты б еще сколько актов продержался?
Петрович угрюмо двигал челюстями, никак не комментируя трепотню проводника.
— Петрович, ну скажи, как тебе тело кровососа? — не унимался Белыч, отходняк что ли такой у него? — Такой экзотики пробовать еще не приходилось?
— Пошел ты! — устало бросил Корень и неожиданно улыбнулся. — Впердолил! Извращенец! Иди вон впердоливай, тело еще не остыло. Если уж на кровососа потянуло — какая в жопу разница: живой он или дохлый? Ага?
— Не, Петрович, — серьезно сказал Белыч, — как я могу такую пару разбивать? А может у вас любовь?
— Любовь-морковь, — отозвался Корень, выскребая остатки тушенки.
— Петрович, — я так и не понял из сбивчивого рассказа проводника что там произошло, — нормально расскажи, как у тебя с мутантом вышло?
— А! Как вошло, так и вышло! — Белыч снова противно заржал, а Петрович выбросил банку. — Слышь, Белыч, чаю налей.
Он устроился поудобнее, прислонившись к борту автобуса. Проводник притянул ему стакан, Корень отхлебнул, поморщился:
— Чего без сахара?
Белыч широко развел руками.
— Ладно, слушайте. Вы, когда свой забег устроили… Чего, кстати, сорвались-то?
— Фантомы, Петрович. Это зверюга такая здесь есть — чернобыльская пси-собака. Научилась вместо себя на охоту фантомов посылать. Если самой псины не видишь — дохлое дело с фантомами биться. Она их сотнями штамповать может, — Белыч задумался ненадолго.
— И что? — переспросил Петрович, вовсе не понимая, чем могут быть страшны бесплотные фантомы.
— Да ничего, фантомы они с поправкой на местную специфику: сами миражи миражами, а как в ягодичную мышцу зубами вцепятся — нипочем от настоящей собаки не отличишь. Порвут как Тузик грелку. Если стрелять в такую тварь, она, естественно, быстренько развеивается, но вместо нее сразу появляется весь выводок фантомов. А их собака может поддерживать до десятка одновременно. Вот и представь себе: псина сидит где-нибудь незаметная, а ее миражи тебе жопу рвут? Стреляй-не стреляй — их от этого не больше и не меньше. Пока саму собаку не завалишь — сопротивление бесполезно. Однако, далеко от своей лежки она фантомы контролировать не может, вот я и рванул.
— Вот ведь! — поразился Корень. — Понятно теперь. Вот и я за вами побежал. Сначала ничего так — ходко шел, потом чувствую — задыхаюсь, старый все же для большого спорта, чуть сбавил темп, а вы уж за горку перевалили. Слышу — выстрелы. Думаю, если вы там, на поляне, кого встретили, надо на помощь топать, но на рожон не лезть. Внезапность еще никто не отменял. Только ни ответных выстрелов, ни криков-стонов не слышу: значит, либо уже разобрались с обидчиками, либо затаились. Ну, мне тогда вообще не резон сломя голову нестись. Подхожу к поляне осторожно, смотрю — а вы перед автобусом вальс жопа-к-жопе танцуете. Стволы торчат в разные стороны, красота! Думаю: с места не уходят, торчат как два тополя на Плющихе, морды от страха перекошенные, кругом никого не видно, никто не стреляет — однозначно, мутантов боятся. А каких мутантов не видно? Встал для стрельбы с колена, пригляделся. Ага, вот они, красавцы! Того, что на Макса бросился — я на лету сбил, благо заметил вовремя. А второй на меня кинулся, мстить, наверное. Быстрый, тварь! Очень быстрый. Ну, он быстрый, а я-то ученый!
— Подожди, Петрович! — прервал его Белыч. — Как же ты его заметил-то? Он же невидимый!
— Не знаю, наверное, бог помог, — Корень привычно перекрестился, — Они, когда в профиль — сильно заметнее, чем когда лицом к лицу. Я эту фишку не сразу просек. А когда просек… Короче, кинулся он на меня, грабелки растопырил. Я его мимо пропускаю, лапку хватаю, на обратный рычаг, вторую под мышку и в замок руки на шее у него. Перевожу в партер, держу, но неуверенно, чувствую — вырвется скотина! Тогда и стал вас звать. Больше так делать никогда не буду.
— Нас звать не будешь? Или кровососа на удержание брать? — засмеялся Белыч.
— Ни того, ни другого. Не знаю уже что хуже — твоя помощь или бешеный мутант на свободе. А он, падла, здоровый, гад! Еще б секунды три и вырвался бы точно. Я любого человека таким образом в бараний рог согну, как тот заяц говаривал: «из этих лап еще никто не вырывался!». Господь силой не обидел — даже Борьку Зайцева загибал, а уж на что тот здоров был! Но это что-то запредельное: чувствую, что рвется мой замок, как если бы я самосвал над пропастью удержать вздумал. Нет, «двойной нельсон» слабоват против кровососа. А вы тоже хороши! Как ты, друг мой, меня-то не задел, а?
— Извини, брат, — Белыч посерьезнел, — я на самом деле едва не обделался там. Представь себе: висит Петрович в метре над землей и вопит благим матом!
— Да ладно, — Петрович прихлебнул из стакана, — главное, вовремя, еще бы чуть и все… не удержал бы. Макс, гляньте, чего там на спине. Чего-то ломит.
Мы со сталкером сняли с него одежду до пояса. Особо приглядываться было не к чему — вдоль всей спины шла ссадина, шириной в ладонь, слегка кровоточащая, а вокруг нее наливалась синевой огромная свежая гематома.
Белыч присвистнул и поинтересовался:
— Кто это тебя так?
— Не знаю. А что там?
— Да похоже как поленом по спине кто-то лупил.
— Ага, тогда это мутант чертов. Он, когда я на нем повис, здорово меня об дерево спиной приложил.
— Рентген, брат, делать нужно. Вдруг ребра сломаны?
— Я уже скоро и без рентгена светиться начну на этой радиоактивной помойке, — Корень раздраженно сплюнул, — йодом там помажьте, и хватит с меня.
По аккомпанемент покряхтывающего Корня мы наложили ему вдоль позвоночника пластырь. Белыч посыпал синяк каким-то порошком, велел ему не шевелиться десять минут. А мне развлекать героя, пока он сам осмотрит гнездо мутантов. Полез в автобус, ругаясь на разведенную кровососами грязь.
— Петрович, ты скоро станешь местной легендой, — сказал я, доставая из его портсигара ментоловую сигарету.
— Почему ты так думаешь? — Петрович хотел оглянуться, но я ладонью прижал его спину, останавливая движение. Получив прикуренную сигарету, он расслабился.
— Мне кажется здесь немного людей, способных на кулачках побороться с кровососом.
— Гм… Наверное.
— Точно тебе говорю — дай только Белычу до ближайшего кабака добраться и пойдет гулять байка про сталкера Корня, чей путь по Зоне усеян безголовыми кровососами, и который голыми руками ставит монстров в интересную позицию.