Еще полпролета и мы с проводником остановились перед совершенно, на первый взгляд, целой дверью, ожидая, когда явится Петрович со своим ключом. Через пару секунд я оглянулся и застал Корня стоящего над самоубийцей и водящего пальцем по стене, на которой светлело пятно света.
Мне было все равно, что бы не нашел там Корень, но Белыч полюбопытствовал:
— Чего там?
Петрович оглянулся на нас, задумчиво склонил голову на бок, сплюнул на пол и лишь после этой церемонии ответил:
— Предупреждение, ага. Не очень понятное. Посмотри-ка, может, разберешься?
Проводник легко взбежал наверх, и теперь они вдвоем тыкали пальцами в бетонную поверхность. Я прислонился к двери, ожидая, чем кончится мозговой штурм моих следопытов. В голове крутился навязчивый мотив старой дебильной песенки «Крематория» — «Мы все живем, для того, чтобы завтра сдохнуть». Я, кажется, ненадолго забылся, потому что вдруг обнаружил себя сидящим на корточках, напевающим бесконечное «..лай-ла-ла, лай-ла-ла».
Долго отдыхать мне не дали — очень скоро следствие зашло в тупик, и потребовалась помощь. Не знаю, на что рассчитывал Петрович, обращаясь ко мне, ведь в голове моей, кроме мелодии «Крематория», не было ничего. Скорее по привычке — отзываясь на очередную команду Корня, чем по своему желанию, я тяжело поднялся на ноги и проковылял к надписи, накарябанной на стене чем-то острым:
«С. есь на. на. ца да. га на + 12345..я. ка. Смерть!»
Буквы и цифры, неровные, сделанные рваными штрихами, были написаны тремя строками, плавали, наползали друг на друга, оставляя впечатление, что писавший был не совсем в себе. И лишь последнее слово читалось легко.
— Прочитал? — Петрович достал из кармана разгрузки тонкую белую сигарету, пристроил её в губах, но прикуривать не стал. — Понял что-нибудь?
— Нет. — я на самом деле ничего не понял, да и не старался понять. Просто принял эту надпись к сведению, как заголовок в газете.
— Ясно. Мы тоже. Думаю, о чем бы это ни было, нужно быть поосторожнее.
— Спасибо, Петрович, — съязвил проводник, — открыл мне глаза! А я-то дурень думал, что на пикник пришел!
— Заткнись, — беззлобно оборвал его Корень и слегка подтолкнул вниз, — веди, давай.
Вслед за Белычем я протиснулся в дверь.
Все как обычно — темнота, длинные расходящиеся конусом лучи фонарей, шорох осторожных шагов, недовольное сипение Петровича за спиной. Только почему-то показалось мне, что фонари наши с каждым шагом вперед все слабее становятся. После дюжины шагов Белыч посветил в стороны — луч едва ли бил дальше двадцати метров, оглянулся, изображая недоумение, замер на несколько секунд, прошел вперед еще десяток метров и снова его луч скользнул по замысловатой траектории вокруг нас, ничего не обнаружив и еще сильнее укоротившись. Он сбросил с плеч рюкзак и извлек из него коробку с фальшфейерами, похожими на большие офисные маркеры.
— Глаза прикройте, — скомандовал Белыч, собираясь снять колпачок.
Первую свечу, загоревшуюся ярким белым пламенем, он бросил далеко влево, вторую направо, третья улетела вперед метров на двадцать, упала, немного прокатилась по полу и замерла, освещая все вокруг себя. Противоположного выхода, отмеченного на плане помещений, не было! Не было видно ни стен, ни потолка, вообще — ничего! Только ровный бетонный пол, без пыли, на котором ровным белым светом горят три шипящих огня.
— Что за ботва? — неизвестно у кого спросил Белыч.
Фальшфейеры один за другим потухли. Мы с Петровичем развернулись одновременно, направляя свои фонари назад. И облегченно выдохнули — дверь, через которую мы прошли, была на месте.
— Сколько у тебя еще сигналок? — Корень подошел к сталкеру.
— Девять осталось. Три белых, двадцатисекундных. Остальные красные. Минутные.
— Отлично! Давай так сделаем: побросаем по курсу, перемещаясь к горящим, авось, найдем дорогу. У Макса где-то веревка осталась. Надо её к двери привязать.
— Сколько там этой веревки? — идея не показалась мне достойной. — Метров десять осталось. Ерунда.
— А что делать? — Петрович пристально посмотрел сначала на меня, потом на Белыча. — Есть соображения?
— Одному остаться придется. Голосом команды подавать будем. — Белыч еще раз огляделся вокруг. — Пол ровный, аномалий не видно. Можно и в темноте побродить. Да и фонари метров на двадцать пока бьют.