Глава восьмая
Лорелей выскочила, отплевываясь.
— Негодяй, — прошипела она и откинула со лба мокрые волосы.
На фоне воды, вечернего солнца и темнеющей зелени она была прекрасна, как никогда. Мокрая до нитки, кипевшая от злости.
— Похоже, одного купания недостаточно, чтобы охладить тебя. Придется повторить.
Лорелей с криком кинулась на него... и снова полетела в воду. Вода ручьями стекала по лицу и шее, волосы цвета старого золота покрывали плечи королевским плащом, губы сжались в тонкую линию, щеки раскраснелись от гнева.
— Ты за это заплатишь, Джек Сторм, клянусь!
— Да ну? И кто же заставит меня платить? Ты? — дразнил ее Джек.
Рассвирепевшая Лорелей нравилась ему гораздо больше, чем та равнодушная особа, которая днем таскалась за ним по горам.
— Да. — Она будто выплюнула это слово.
Скрестив руки на груди, Джек улыбался.
— Милости просим. Заставь меня заплатить, радость моя.
Она опять бросилась на него, и опять он отразил атаку живого снаряда.
Когда ее голова показалась над водой, он ее приветствовал:
— Я все еще жду, Лорелей!
На этот раз она стояла на мелком месте, и Джек видел перед собой не только ее лицо, но и тело. Расцветшее тело женщины. У него пересохло во рту, и он отвернулся. И не заметил ее маневра.
Она в третий раз налетела на него и на этот раз столкнула в воду. Инстинктивно он уцепился за нее и увлек за собой. Оба вынырнули, откашливаясь и отплевываясь, и не успел он перевести дыхание, как Лорелей уже молотила его кулаками.
— Негодяй! Надменный тупица!
Джек схватил ее за руки и прижал к себе. Она билась и извивалась. Даже ледяная горная вода не могла охладить его пыл. Боже, как он желал ее... Она укусила его за плечо, заставив вскрикнуть.
— Ой! Ты дерешься, как девчонка.
— Я и есть девчонка. То есть женщина.
— Это я заметил. — Он взял в руки ее красивое лицо и осыпал его поцелуями. Как изголодавшийся странник, он впивал ее — ртом, зубами, языком. Желание рвалось из него, как лава из вулкана. Чувствуя, что теряет контроль над собой, еще миг — и он будет умолять ее или, того хуже, не дождется, когда она скажет «да», Джек отстранился, приподнял ее и отставил от себя, а сам пошел к берегу.
Лорелей позади раздраженно вскрикнула и послала ему вдогонку фонтан брызг. Он бы засмеялся, когда бы не боль в нижней части тела. Он мог бы взять ее, это чувствовалось. Лорелей всегда отзывалась на его жажду, и сейчас тоже. Но Джек вдруг понял, что хочет от нее не просто секса. Он хочет ее любви.
Джек вылез на берег. Ничего себе пират, издевался он над собой. Уходит от единственной женщины, которая ему нужна, потому что ему мало покорить ее тело — нужна ее любовь.
Не успел он сделать несколько шагов, как сзади послышался плеск воды; Лорелей снова налетела и свалила его в воду. Когда оба всплыли, она выпалила:
— Как ты смеешь сначала целовать меня, а потом бросать в воду, как... как дохлую рыбу!
— Стоп! Лорелей, я... — Она замахнулась, он перехватил кулак и, пока они боролись, зажал ее ноги у себя между ног, и она затихла.
Желание горело в ее глазах, окрашивая их в цвет жженого сахара. Губы дрожали.
— Лорелей, ты с кем сражаешься? Со мной или с собой? Ты же хочешь меня, милая, так же, как я тебя.
Она издала странный гортанный звук и потянулась к нему ртом. Застонав, Джек отстранился от нее.
— Дай мне услышать, как ты скажешь это. Признайся, что любишь меня, Лорелей.
Руки ее гладили его спину, бедра, ягодицы. Когда они осторожно коснулись заветного места, он зарычал. Не осталось ни слов, ни мыслей. Слова подождут. Джек стал расстегивать ее блузку. Ледяная вода омывала их тела, но он горел от внутреннего жара. Раздвинув блузку, он накрыл ладонями полные груди. Она прогнулась и выдохнула: «Джек!»
Дрожащими пальцами он боролся с застежкой на шортах и, когда ему удалось спустить их, почувствовал себя победителем Олимпиады. Заставляя себя не спешить, он проник к потаенному отверстию. Она вскрикнула и впилась зубами ему в плечо.
Неподалеку раздался всплеск. Лорелей окаменела. Джек повернул голову. «Черт!» Он заслонил собой Лорелей и уставился на старика, который в нескольких метрах от них наполнял флягу водой.
— Не обращайте на меня внимания, ребятки, — сказал он, завинтил крышку, отставил флягу и взял другую.
— Какого черта вы тут делаете?
Из-под нависших бровей смотрели выцветшие глаза; морщинистое лицо, седые усы — старику могло быть от пятидесяти до восьмидесяти лет.
— Разве не видишь? Наполняю фляги, сынок. Потом унесу их, и занимайтесь своим делом дальше.