Летательный аппарат, похожий на огромного толстого жука, стрекотал над ними, и Алексею была видна голова айтса, торчавшая из кабины. Аппарат пролетел мимо, и оба вздохнули свободнее. Но радость была преждевременной, поскольку тут же выяснилось, что они замечены.
Стрекотание усилилось, летательная машина развернулась в воздухе и возвращалась. Через миг она уже была над ними. Суезуп схватил Алексея за руку, они рванулись в сторону. Столб огня ударил в том месте, где они только что были. Аппарат, не обладавший большой маневренностью, удалился, затем опять появился над ними. Несколько раз они оказывались на краю гибели. «Как за крысами», — в отчаянии думал Алексей, когда они, задыхаясь, в восьмой или девятый раз увертывались от гонявшейся за ними машины.
Потом у водителя, как понял Алексей, кончилось горючее, и аппарат скрылся. Не давая космонавту ни минуты отдыха, Суезуп повел его дальше холмистой местностью.
К закату солнца они упали на песок в какой-то ложбинке, полежали с час и, не дожидаясь рассвета, пошли дальше. То была первая ясная ночь, которую Алексей проводил на поверхности планеты бодрствуя. Но он даже не имел возможности взглянуть на звездное небо центра Галактики. Суезуп мчался впереди, Алексею приходилось напрягать все силы, чтоб не отстать. Тут-то и пригодились тренировки в школе космонавтов на далекой Земле. По расчету Алексея, они сделали за ночь не меньше шестидесяти километров.
Начался рассвет. На горизонте уже показалась стена, но Алексею с товарищем пришлось еще день отлеживаться в песчаной яме. Механизм, похожий на танк-вездеход, двигался взад и вперед, охраняя подступы к городу.
Двенадцать часов на нестерпимой жаре едва не доконали космонавта. Вода в кожаной фляжке кончилась, он физически ощущал, как под жгучими лучами высыхает тело. Иногда механизм приближался, Алексей и Суезуп затаивались, зарывшись в песок, как ящерицы. Потом аппарат уходил, у обоих отлегало от сердца. В середине дня со стороны Пространства пришло еще два вездехода. Три машины сошлись, и Алексей видел, как переговаривались одетые в металл гиганты.
Вечером он спросил у Суезупа:
— Почему они нас преследуют?
Тот пожал плечами.
— Они не могут позволить жить каждому. Тогда нас стало бы очень много… — Он показал на свой почти совсем стершийся знак-надпись на груди. — Видишь, уже смерть. Я не имею права жить. Тебе это трудно понять. Каждому дается срок жизни. Одним больше, другим меньше. А некоторым совсем не дается. Иногда бывает так, что разрешения на жизнь не получают маленькие дети.
— И что же делают те, кто не получает права на жизнь?
— Прячутся. Как я. Но, конечно, не каждому удается спрятаться.
— И так будет всегда?
Суезуп посмотрел на Алексея и отвернулся.
— После.
Оно прозвучало очень многозначительно — это «после». Как возможность изменений в будущем.
Космонавт посмотрел на Суезупа. Ростом житель был не меньше его самого, крепкий, развитый, выносливый. Его молчаливость и скромность вдруг предстали в другом свете. Может быть, это не столько робость забитого существа, сколько свидетельство внутренней силы и уверенности?..
Ночь упала на пустыню разом, как она падала в тропиках на Земле. Суезуп долго разыскивал дыру под стеной. Рыча, ходили поблизости вездеходы, иногда мертвый синеватый луч света прорезывал темноту.
Когда они стали наконец спускаться в подземелье, Алексей испытал чувство путника, возвращающегося из долгого и опасного странствия в безопасный, уютный дом.
Тнаврес и Толфорза действительно встретили его, как домочадцы уставшего путешественника. Умывшийся, накормленный, он рассказал о приключениях у подземной реки. Под утро в комнату-пещеру сошлись еще несколько желто-коричневых жителей. Собралось нечто вроде совета или консилиума. Маленькие люди осмотрели лицо и шею космонавта. Шрамы исчезли, он был здоров.
— Он может, — резюмировал общее мнение Тнаврес.
— Что могу?
Бородатый покачал головой:
— После.
С этим Тнаврес и ушел вместе с другими, поскольку тут же завыла сирена.
И снова потянулись пустые дни. Алексей вставал поутру, провожая Толфорзу и других жителей в подземные залы, а сам принимался слоняться из комнаты в комнату, наблюдая за играющими детьми, слушая разговоры стариков.
Суезуп куда-то исчез в первый же день по возвращении.
Головная боль стала меньше мучить космонавта, бездеятельность особенно угнетала. Иногда от нечего делать он часами лежал на постели, то забываясь в дрёме, то мечтая или вспоминая Землю. Она рисовалась в какой-то неясной дымке, прекрасная, невообразимо далекая и в пространстве и во времени. Было ли это все: детство в небольшом городке над Окой, мать? Было ли?.. Школа и первая самостоятельная авиамодель. Техникум, служба в армии, подмосковное училище космонавтов и сама Москва, оглушившая, ошеломившая в первый день быстрыми толпами на улицах, водопадами эскалаторов метро, широтой проспектов, опьянившая множеством впечатлений.