— Как же вам объяснить!? Но это примерно то же, если бы Вы просили продать моего сына. Вы понимаете?! Вам не поможет и миллион!
Дима встал, подошел к окну. Зазвонил телефон, и голосок Яны прозвенел из-за двери:
— Вас просят, Дима!
— Я занят, занят! — злобно рявкнул Дима, — Эля, Элечка! — он повернулся ко мне, — Пойми и нас. У нас летит контракт. Те волчата еще не годятся. Нужен взрослый волк, понимаешь?
— Это ты ничего не понимаешь! Ты не понимаешь всей гнусности вашей идеи! Всей ее гадости, подлости! Я ненавижу охоту вообще, но это даже не честная охота. Это просто бойня! Как ты вообще сюда, в зоопарк пролез?! Ты же всех этих зверей готов за свои паршивые доллары расстрелять и зарезать! Ты просто опасен для зоопарка. Кто же поставил тебя директором?! И к тому же, у меня нет сейчас волчицы. Она убежала в лес. Пропала. Ясно вам?!
— Тебе не кажется, что ты превышаешь своим поведением все границы дозволенного?
— Плевать мне на твои границы! Думаешь, мне нужен твой паршивый Гамбург?! Купить хотел? Не нужен он мне! — я смотрела прямо в светлые, ледяные от ярости глаза Димы.
— Зря ты так, Эля. Мы хотели по-хорошему. А в Германию поедешь именно ты. Только не надо хамить. Можно и пожалеть потом…
Я ничего им не ответила, резко вышла, хлопнув дверью. От двери испуганно, с круглыми глазами отскочила Яна. Она взглянула на меня, как на сумасшедшую.
«Быть может, это даже счастье, что Ева пропала, — думала я, — Ведь им ничего не стоит приехать ко мне и взломать дверь, и украсть ее прямо из дома. И никто за это не ответит…»
Общаясь с этими людьми, я впервые ощущала какую-то растерянность: им бесполезно было что-то доказывать, взывать к привычным общечеловеческим истинам. У них были свои истины. Они были жителями какой-то другой планеты. И у меня не было тех слов, чтобы доказать им ничтожность их стремлений.
Порой я ловила себя на том, что продолжаю мысленный спор с Димой, и в этом тайном споре истина оказывалась все же на моей стороне. Я знала точно, что Дима и ему подобные начисто лишены тех органов чувств, которыми обладала я. Это было нечто, что и самой себе мне было объяснить трудно… Запах утренней реки, таинственная неприступность лесной чащи, песенка синицы солнечным зимним днем, наконец, красота и совершенство здорового сильного зверя, все, все, этот удивительный мир, столь далекий от их ничтожных интересов, его красота, его вечность… они были недоступны ни Диме, ни Айрату, ни всем этим самодовольным людям в иномарках и норковых шубах… Почему-то я совершенно точно знала это. Быть может, это была классовая ненависть. Быть может. Но я была искренне рада, что мне этот мир открыт. И ничто никогда не сможет мне заменить его.
Я продолжала ходить на работу. С Димой старалась просто не сталкиваться. Он же проявил удивительное благородство — выполнил свое обещание. Через пару недель я полетела в Германию.
X. ДРУГОЙ БЕРЕГ
К утру вдруг неожиданно потеплело. Небо заволокло серыми тучами, откуда-то издали, медленно, редкими порывами приближался восточный ветер. Он пока еще только робко шелестел в верхушках самых высоких сосен и елей: вдруг налетал, стряхивал с них шапки снега, и они рассыпались вдребезги, разлетаясь среди деревьев белой пылью. Лес оцепенело молчал. Крошечные елочки были совсем не видны из-за снега. Снег лежал на стволах, на каждой веточке. И лишь густые заросли малинника в оврагах сиротливо шелестели и постукивали своими серыми голыми прутьями.
Всю ночь волчица пробиралась по сугробам и буреломам, и теперь, с наступлением утра, она начала искать себе уютное местечко, чтобы выспаться и отдохнуть.
Прошло уже несколько недель с того страшного дня, когда Ева вместе с Челом убежала из деревни. Ева не умела считать дни и ночи. Тусклый зимний день сменялся долгой темнотой, но потом вновь наступал рассвет, и только холод и голод не отступали ни днем, ни ночью. Да еще снег, белый, глубокий, холодный и мягкий снег, в котором Ева постепенно научиться согреваться даже в самый сильный мороз. Поначалу волчица чуть не погибла от голода. Прошло несколько дней, прежде, чем ей удалось поймать свою первую добычу — старую зазевавшуюся полевку, которая любопытства ради выползла ненадолго из своей уютной норки. А потом Ева наткнулась на настоящий клад — молодого кабанчика. Сильно истощенный, он не выдержал морозов и погиб. Вот его-то заледенелое тельце и обнаружила Ева. Она оставалась возле добычи дня три — пока не съела все до последней косточки. Несчастный кабанчик просто спас волчицу. Она почуяла в себе новые, еще неизведанные силы… Она поняла, что может выжить и совершенно одна, без близких ей людей, без тепла и их уютного дома. И лес оказался вовсе не таким уж страшным и чужим, каким он казался ей в первые дни.
Иногда внезапный шорох пугал или настораживал волчицу. Иногда ей казалось, что это Чел бежит рядом с ней. И она останавливалась, мучительно прислушивалась, скуля и взвизгивая. Порой его присутствие было столь ощутимым, что шерсть вставала у нее на загривке. Тогда она выбиралась на край оврага, или взбиралась на пригорок и начинала выть. Ей казалось, что Чел обязательно услышит ее и придет к ней… Быть может тогда, когда она от него ушла — он просто спал, свернувшись в клубок. А потому он обязательно догонит ее, найдет ее по ее следам.