Дверь распахнулась, и порог переступила девушка, ничуть на Роуз не похожая.
— Привы, — пробормотал Джим, ухитрившись соединить в весьма странном слове «Привет» и «Кто вы?».
Незнакомка оказалась стройной, с длинными, сколотыми на макушке рыжевато-каштановыми волосами, тонким личиком сердечком и полными розовыми губами. Помимо этих достоинств она обладала двадцатью накрашенными ногтями, загорелыми ногами, росшими прямо от ушей, и твердыми сосками — этого он просто не мог не заметить! — ясно обозначившимися под изношенной майкой.
Девушка уставилась на него и сонно моргнула.
— Это такой английский? — осведомилась она.
Черт, какие глаза! Огромные, карие, обведены тушью и смазанной косметикой: жесткие, наблюдательные, такого же цвета, как у Роуз, но совсем, совсем другие.
Джим сделал вторую попытку:
— Привет. А… э… Роуз дома?
Незнакомка ткнула пальцем в направлении кухни и, прислонившись к стене, коротко обронила:
— Там.
Джим вдруг почувствовал, что на нем ничего нет, кроме полотенца. Девушка согнула ногу в колене, прижала ступню к стене и медленно осмотрела его с головы до ног, не пропустив ни единой детали.
— Вы тоже здесь живете? — предположил он, так и не вспомнив, говорила ли Роуз, что делит с кем-то квартиру.
Девушка покачала головой, и тут появилась уже одетая и причесанная Роуз с двумя чашками кофе в руках. Увидев Джима, она остановилась так резко, что кофе выплеснулся на руки и блузку.
— Ой, вы уже познакомились?
Джим молча покачал головой. Девушка не произнесла ни слова, уставившись на него с легкой, загадочной улыбкой сфинкса.
— Мэгги, это Джим. Джим, это Мэгги Феллер, моя сестра.
— Привет, — в третий раз повторил Джим, тряся головой как болванчик и крепко держась за края полотенца. Мэгги коротко кивнула. Они постояли еще немного: Джим чувствовал себя ужасно нелепо в своем полотенце, Роуз с тоской взирала на капавший с манжет кофе, Мэгги по очереди оглядывала обоих, не теряя, впрочем, спокойствия.
— Она приехала вчера ночью, — пояснила Роуз. — Была на вечере выпускников и…
— Не думаю, что его интересуют подробности, — перебила Мэгги. — Может, как все остальные, подождать выхода «Настоящей голливудской истории».
— Прости, — сказала Роуз.
Мэгги фыркнула, развернулась и шагнула в гостиную. Роуз только вздохнула.
— Прости, — повторила она, — с ней всегда так. Для нее все игра.
Джим понимающе улыбнулся.
— Слушай, я тоже хочу узнать, в чем дело. Только дай мне минуту. — Он кивком показал на ванную.
— Ой… извини, конечно…
— Не волнуйся, — прошептал он, потершись щетиной о ее щеку и нежную кожу шеи. Роуз затрепетала, и остаток кофе в чашках опасно плеснулся.
Еще до ухода Роуз и Джима Мэгги вернулась на диван. Из-под одеяла выглядывали ступня и гладкая голая икра. Роуз была уверена, что сестра не спит, что все это — изгиб загорелой ноги, алые ногти на пальцах — лишь спектакль, не слишком тонкий расчет.
Поэтому она поскорее вытолкала Джима в коридора размышляя о том, что сама была бы не прочь оказаться на месте сестры: изобразить классическое, кошачье, голливудское пробуждение, когда косметика смазана, а ты сама выглядишь фантастически роскошной — заспанная, с чуть трепещущими ресницами и улыбкой. И вот теперь Мэгги, перепачканная косметикой, выглядит роскошной и сексуальной, пока сама она суетится, как Бетти Крокер[9], предлагая всем кофе.
— Ты сегодня работаешь? — спросил Джим. Роуз кивнула.
— Работа по выходным, — задумчиво протянул он. — Я уже и забыл, что такое быть помощником адвоката.
Поцеловал ее на прощание — короткий дружеский клевок в щеку, — поискал в бумажнике квитанцию на парковку.
— Ха, — нахмурясь, буркнул он, — я мог бы поклясться, что здесь была сотня.
«Мэгги! — подумала Роуз, нашаривая в бумажнике двадцатку. — Мэгги, Мэгги, Мэгги, которая всегда заставляет платить меня».
2
Утром Элла Хирш, проснувшись, лежала в постели, мысленно перебирая и оценивая собственные бесчисленные недуги, болезни и хвори. Начала с то и дело подворачивающейся левой щиколотки, поднялась к пульсирующему болью правому бедру, подумала о кишечнике, казавшемся одновременно пустым и скрученным в комок, двинулась вверх: груди, с каждым годом все больше усыхавшие, глаза (операция по удалению катаракты в прошлом месяце прошла успешно) — и добралась до единственной гордости — волос, не по моде длинных, выкрашенных в теплый рыжеватый цвет.