— Первое февраля пятьдесят седьмого, — говорю я, в конце концов, не вижу необходимости что-то здесь выдумывать.
— Место рождения?
— Сен-Жан, Морбиан.
— Номер департамента?
— Не помню.
— Пятьдесят шестой, — подсказывает шофер.
— Вы не знаете номера своего департамента?
— Я живу в Париже.
— Фамилия отца?
— Неизвестен.
— Матери?
— Idem.
— Ибн? Арабская, что ли?
— Латинская.
— Ее имя?
— Кончай, это он по латыни, значит, мать тоже неизвестна, — хмыкнул шофер.
— Ладно-ладно! Когда я тебя на дзюдо сделал, я над тобой не издевался! Профессия?
— Пианист.
— Писатель, — поправила Карин. — Ибн пианист.
Спины тех, кто сидит впереди, уже трясутся.
— Скоро вам будет не до смеха, — пригрозил дзюдоист. — Так пианист или писатель?
— И то, и другое.
— Место жительства?
Я назвал адрес на улице Лепик, как будто подписал себе смертный приговор, — с отчаянной храбростью и надеждой на чудо.
— Теперь вы! — переключился он на Карин. — Фамилия, имя?
— Я не знала, что ты сирота.
— Так уж вышло… Отец меня не признал, а мать не успела зарегистрировать: она умерла при родах.
— Значит, это бабушка тебя…
— Имя и фамилия, я спрашиваю!
Сохраняя полнейшее спокойствие, она отвечает:
— Спросите лучше у комиссара Жулля. Давайте, звоните ему! Скажите ему, что я Карин Денель, а там посмотрим.
Я в изумлении смотрю на нее. Полицейский на переднем сиденье отправил сообщение. По получении ответа в машине воцарилась напряженная тишина до самого приезда в участок. Высаживают нас гораздо вежливее, чем усаживали, открывают перед нами двери участка, уступают дорогу. Низенький толстячок в водолазке спешит нам навстречу, протягивает руку и жизнерадостно улыбается:
— Добрый вечер, дорогая мадемуазель, рад нашей встрече! Итак, кого вы нам привезли сегодня?
— Это Ришар Глен, — представляет меня Карин с оттенком торжественности.
— A-а, его не знаю, — не глядя на меня, он сует мне вялую ладошку.
Я отвечаю «добрый вечер, комиссар» с невозмутимостью добропорядочного гражданина.
— Пока еще «капитан», — сетует он, обращаясь к Карин. — Подумать только! Мы просим кредитов, а нам дают чины. Он кто, тоже писатель? И чем он нас порадовал?
— «Принцессой песков», — объявляет она гордо.
— Всего не перечитаешь, — извиняется капитан. — Что же с этим господином стряслось?
— Да ничего, ничего, — поспешно говорит Карин, опережая дзюдоиста, который уже приготовился зачитывать список правонарушений.
— Слава Богу, — вздыхает капитан. — Вы меня напугали. Райончик у нас тот еще… Ну, что такое, Бессоно? Вы же видите, мы беседуем.
— Прошу прощения, капитан, — наседает тот со своим списком: не пристегнутый ремень, отсутствие страховки, свидетельство на имя предыдущего владельца, просроченный техосмотр и отказ пройти тест на алкоголь.
— Ладно! — отмахивается капитан. И уже нам: — Вы посидите пока, я все улажу.
Указав на скамью, он холодно предлагает своему подчиненному пройти за ним в кабинет. Когда дверь за ними закрывается, я в упор смотрю на Карин, которая скромно сидит посередине скамейки, скрестив ноги и разглядывая свои ноготочки.
— Сейчас объяснишь или оставишь на потом?
— И объяснять нечего, — отмахнулась она, пожалуй чересчур беззаботно. — Он классный дядька, вот и все. Мы немного знакомы…
— И кого же ты в прошлый раз к нему привела?
— Бернара Анри Леви.
— Леви?!
— Я как раз про него и писала дипломную работу: о различных видах авторского «я» в его творчестве. Получила девяносто баллов из ста и в благодарность послала ему свой диплом на адрес издательства «Грассе». В декабре я была в Париже, он пригласил меня пообедать. И оказался вовсе не таким, как про него говорят. Никакого гонора. Наверняка он частенько заходит в «Свиную ножку», там бы я вас и познакомила… Уверена, он мог бы дать тебе хороший совет.
Пытаюсь казаться спокойным. Бернар-Анри Леви. Торгует в розницу своим гуманитарным «эго». Помешан на своей прическе и сигнализирует цветом рубашки о своем настроении.
— Не любишь его? — Карин глядит с таким волнением и грустью, что я еще больше ненавижу его.
Я задыхаюсь от возмущения: куда там, он же у нас философ, недремлющее око, совесть нашего времени!
— Он такой славный.
Еще бы не славный. Недавно, этой зимой я его, славного, на трех колонках раздраконил. Было время, я и книги Леви читал, но после выхода «Шарля Бодлера» в восемьдесят восьмом году стал критиковать его имидж, а не текст. Вот и в последней статье вставил неплохую шпильку: мол, Бернар каждый день смотрит себя в программе «Гиньоль»[43] по «Канал Плюс», изучая влияние своей куклы на собственный стиль. Гордиться тут нечем, но слишком уж легко и приятно размазывать его по стенке; впрочем, он всегда умно и тонко отвечает мне в своей рубрике журнала «Пуан», и я рад хотя бы тому, что потрудился не зря.