Он разглядывает меня: глаза у него круглые, брови дугой. В этот момент мне кажется, что он меня узнал, что мой голос, перестроенный под Джо Дассена, больше напоминает Раймона Барра[47], и сейчас Леви решит, что я над ним издеваюсь. Он протягивает мне руку.
— Добрый вечер, да-да, очаровательная девушка, она говорила мне о вас и тоже собиралась зайти. Так вы, стало быть?.. — Он оглядывается на молчащее пианино. — Стало быть, вы?.. Ну да. Отлично играете, отлично. Может, пойдете по этой стезе?
Печально опускаю глаза. И впрямь, если в моем возрасте я выступаю в такой забегаловке, вопрос, можно сказать, неуместный.
— А я представлял вас моложе по тому, как Карин о вас говорила. Знаете, она искренне вами восхищается.
— Вами тоже, мсье.
— Странное дело, вы похожи на…
Я нахально вскинул голову, изобразил блаженную улыбку, — дескать, счастлив и польщен, что кого-то вам напоминаю. Он искоса смотрит на меня и нервно передергивает плечами.
— Да нет. Показалось. Напомнили мне одного журналиста. Редкого подонка.
— Увы…
— Таких полно. Неудачники, злопыхатели, в общем, всякий сброд. Выпьете что-нибудь? Я вряд ли дождусь Карин, у меня дела. Вы давно вместе?
— Да нет, не очень.
— Она так мило написала обо мне, я был растроган, ведь меня поносили все кому не лень. Так вы, значит, пишете романы?
— Пытаюсь. Но это тяжело.
— Что тяжело?
— Писать, в наше время… среди этого сброда.
— Сброда?
— Ну да, среди продажных журналюг и блатных писак… Если тебя никто не знает… В общем… Все без толку.
Он сощурился, скривил губы, набычился, простер руки и сомкнул их прямо у меня перед носом.
— И нечего туда лезть! Скажите «нет» этой великосветской комедии, она убьет литературу! Я только что из Алжира, я видел там страшные вещи[48]. Вот где нужно писать! Вам знакомо выражение «полночь века»[49]? Эта полночь уже наступила, землю окутал мрак, а ведь эта страна, подумать только, она так близка нам, раньше для многих она была Францией. Там и надо искать сюжеты, а не в парижских салонах, не на площади Тертр! Хватит уже разоблачать наш замкнутый мирок! Да, в наше время писатель должен быть грубым! Литература — это серьезно!
Он оперся левым локтем о стол и размахивает передо мной кулаком правой руки, словно заколачивая каждое слово. Со стороны выглядит забавно, эдакий метроном. Затем он подается назад, переносит вес тела на другую ягодицу, опирается на другой локоть и пускает в ход левый кулак.
— Действуйте! Настоящая жизнь там, она бурлит и рвет себя на части, и все это проходит мимо вас! Нельзя больше сочинять милые сказочки, все, хватит! Сама история пишется у нас под боком. Да пусть вы сто раз гений, читателю плевать на это. Он идет в информационном потоке… и вам его оттуда не вырвать. Вам его не разбудить. Он хочет читать только про свои несчастья. Про свои страстишки. Ему ничего больше не надо! А что для него нынче искусство? Это просто негатив. Фотографию давно потеряли, а негатив остался…
Внезапно он замолкает, левая бровь ползет вверх. Запоминает для секретарши.
— Так о чем ваш роман? — Он чуть сбавил тон, будто засомневался.
Я опустил голову.
— Ни о чем. Вы правы.
— А если б вам пришлось пересказать его в двух словах под дулом автомата, что бы вы сказали? — настаивал он.
Я задумался, прижав палец к уголку рта:
— Ну, допустим, это история писателя, который ничего не пишет, но придумывает про себя сюжет нудного романа, чтобы к нему не приставали…
— Позвольте! — перебил он. — Похоже на «Топи» Андре Жида. Теперь эту книгу никто не читает, но далеко не все критики такие уж дураки, а борьба с плагиатом нынче в большой моде.
— Так обо мне хотя бы заговорят, — обронил я с довольно-таки естественной горечью.
— Отчего не найти вашему перу более серьезное применение? Что толку копаться в себе, когда можно бросить вызов всему свету?
Надо же: в чаду монмартрской блинной затюканный нашими интригами параноик, не признав лютого врага, дает ему советы, как лучше играть свою роль. Все-таки жизнь удивительная штука, и я прячу ухмылку за удрученной гримасой — гримасой обманутых надежд и сомнений.
— Так и быть, — уступил он, одернув рукава. — Печатайте, потом поразмыслите. Можете послать рукопись в «Грассе» и сослаться на меня.
Он резко встал, бросил красноречивый взгляд на часы, убедился, что опаздывает, пожал мне руку, ободряюще сдвинув брови, и удалился, взметнув полами кашемирового пальто. Провинциалы, которые только вчера смотрели «Гиньоль», подмигивают ему и поднимают большие пальцы, смеясь над тем, что вчера изрекал его кукольный двойник.
48
В 1998 году Бернар-Анри Леви побывал в Алжире и в своих статьях обвинил исламских террористов и военное правительство страны в истреблении мирного населения.
49
«Полночь века» — роман русского революционера В.Л. Кибальчича (1890–1947), более известного под псевдонимом Виктор Серж.