Журналистка и мама с улыбкой смотрят на ЮнМи, уверенные, что та сейчас находится на седьмом небе от счастья.
- Нет! – категорическим голосом неожиданно отказывается ЮнМи, - Я не дам вам интервью и прошу ничего про меня не писать.
У женщин натуральным образом вытягиваются лица.
- Почему? – изумляется Ли ХинДжу, когда с неё спадает оторопь, - Это ведь сделает тебя известной на всю страну!
- Именно поэтому я и прошу вас ничего про меня не писать, - кивает головой ЮнМи, показывая, что прекрасно всё понимает, - это может нарушить мои планы.
- А что у тебя за планы? – задаёт вопрос журналистка, видимо по интонации, с которой были сказаны эти слова, «хребтом почуяв», что тут может быть ещё что-то интересное. Скажем, ещё на один репортаж. А может быть даже и на два!
- На данный момент это разглашению не подлежит, - категорически отказывается отвечать ЮнМи, и прощается, показывая, что аудиенция закончена, - Спасибо за ваш визит. Сожалею, что не смогла ответить на ваши вопросы. Как-нибудь в другой раз, госпожа Ли ХинДжу. До свидания!
ЮнМи кланяется, госпожа, округлив удивлённо глаза, кивает в ответ, ЮнМи кланяется маме и уходит.
- Пфуу, - проводив её взглядом, выдыхает воздух репортёр, сложив колечком губы и, поворачивается к маме, видимо, решив не сдаваться, - Какая у вас… уверенная в себе девочка, госпожа! Она такой родилась или вы её так воспитали?
- Ну-у, - растеряно мычит мама, приходя в себя и собираясь с мыслями, - ЮнМи всегда была у меня очень трудолюбивой девочкой…
…
Пим-бам! – булькает телефон у ЮнМи. Та вынимает его из кармана, открывает, читает новое сообщение от ХёнШи: Как ты покакала? Всё хорошо? Ты приняла лекарство? Я беспокоюсь о тебе.
- Блиииин, - вслух произносит она, - Что за …? С кем я связалась? Это, что, нормально, что ли? Что за страна такая, странная?
….
Двигаюсь как по минному полю, тщательно выбирая слова, общаюсь с коренным корейцем. С ХёнШи общаюсь. Два раза я уже «подорвался». Первый - с вопросом кишечника. Когда отправил провокационную эсмэску, то думал, что ХёнШи это как-то… ну, отодвинет его от меня, что ли, на некую, скажем так, дистанцию. Что-то типа такого ожидалось в ответной реакции. Что он решит, что ЮнМи это не совсем та, с кем ему хотелось бы общаться. Но, куда там, мне, везучему! Всё оказалось с точностью до наоборот. Ожидаемый минус оказался здоровенным и жирным плюсом! ХёнШи просто пробило на заботу обо мне. После долгих расспросов о моём самочувствии при моей озадаченности столь подробным изучением столь личностного вопроса, он пообещал, что будет следить за тем, что я ем. Ну, по крайней мере, будет стараться это делать. Оказалось, что бездумно разбрасываясь эсэмэсками, я забыл о том, что корейцы не стесняются рассказать о своих проблемах с пищеварением. Для них, что естественно, то не безобразно. Корейский парень вполне может поделиться со своей девушкой печалью насчёт того, что у него случилась диарея. И я об этом не вспомнил, решив пошутить с ХёнШи, хотя в дорамах мне попадалось полно моментов, скажем так, туалетного юмора. Да я и так читал, без дорам, что тут есть музеи посвящённые какашкам и туалетам. Эта тема здесь совершенно не запретна, даже можно сказать – популярна и сопережевательна. Для корейца, опоздание на работу или в университет потому, что случилось расстройство желудка, вполне себе уважительная причина. Никто не будет смеяться, наоборот — посочувствуют. Вот, ХёнШи мне и посочувствовал. И не только посочувствовал, а решил уделять мне больше внимания, что мне, понятное дело, ну совершенно не нужно!
Один из «странных» корейских ресторанчиков с подушками в форме какашек
А второй «подрыв» у меня случился, когда я счёл ХёнШи педофилом, из-за его странных комплиментов. А вот нифига, как говорится! В Корее, дети – это ангелы, которым позволено всё, до тех пор, пока они не пойдут в школу и на них не обрушится груз обязанностей и правил. Взрослые, зная на своей собственной шкуре «почём фунт лиха» балуют и «залюбливают» родных кровинок, как только могут. Корейцы не просто любят детей, они их обожают. Поэтому, когда ХёнШи говорил, что ЮнМи похожа на маленькую девочку, он имел в виду, что она для него как самое ценное в корейской семье – маленький ребёнок. Которому можно всё и его при этом его всё равно будут любить, лелеять и баловать. И ничего иного, не то, о чём я подумал своими европейскими мозгами. Вот уж этот другой, азиатский мир…
В данный момент у меня последний «акт Марлезонского балета». Помня о своих бездарных проколах, осторожно выстраиваю слова, пытаясь «отбояриться» от предложения, не обидев того, кто его сделал.