Его товарищ, что первым подъехал, нетерпеливо поерзал в седле. Бася не глядела на него, ее глаза метались по черному, лоснящемуся от пота, крупу лошади, которая была до боли знакома.
- Откуда ты? Как тебя звать?, - задал вопрос он, и недожавшись ответа, опять спросил, - Ты живешь где -то поблизости? В Мостовлянах? Беляны? Залесье? Что ж не отвечаешь, когда тебя пан спрашивает?
Говорил он тихо и мягко, будто нарочно, чтоб не спугнуть добычу раньше времени, чтоб она прониклась к нему доверием. Жесты рук, затянутых в перчатки, были спокойные, по-кошачьи плавные.
Бася упрямо молчала. Ясновельможный Станислав Яновский! Она догадалась, кто перед ней, как только увидела его вороного. Потому склонила голову еще ниже, отвернувшись в сторону «Кшисека», в надежде, что широкие поля шляпы скроют ее лицо от этого человека. Они думают, что поймали девку-холопку, решила она, и хотят развлечься. Развлечься! Слово, само пришедшее на ум, отдалось неприятной дрожью в коленках. Бася знала о его значении, но никогда бы ранее не подумала, что может его применить к себе. Впервые за весь день она пожалела, что не одела свое школьное платье. Подумать только, в словах, что говорила ей недавно Марыська, был смысл. Надень она серое платье с кринолином, строгую уродливую шляпку с лентами вместо соломенной, и ни один из них не посмел бы разговаривать с ней в снисходительном тоне, не стал бы та бесцеремонно заигрывать, как с легкодоступной добычей. «Сама виновата», - пронеслось у нее в голове. Она может сейчас закричать, но помощи ждать не от куда: дорога пуста; Марыся так и не встала с камня, а крики их только раззадорят. Можно, конечно, заговорить по-французски, сказать кто она и откуда, но тогда господин в коричневом костюме вспомнит вчерашний вечер, и полураздетую девицу в окне, что смеялась над ним. А вспомнив, может разболтать в пьяном угаре компании друзей, или горстям, что приедут в поместье. Бася не знала, что делать, поэтому просто молчала. Может ее примут за местную дурочку, робко надеялась она.
Терпение пана оказалось короче, чем хвост у его лошади. Он опять склонился над ней, недовольный, что проклятая шляпа, мешает увидеть девичье лицо, слегка улыбнулся одними уголками губ и, неожиданно подцепив кончиком хлыста ее подбородок, задрал его к верху. Бася задохнулась от такой наглости и полного отсутствия манер. Брови ее сошлись, а глаза сверкнули от плохо скрытой неприязни. Тот, кого называли Кшисеком, любопытно вытянул шею, и разразился заливистым смехом.
- Поглядим, кто тут у нас, - подмигнул пан на черном жеребце своему другу, и обернулся к Басе.
-Ого,- присвистнул восхищенно его товарищ. – Неужели в селянских хибарах рождаются такие ангелы!? Сташек, mon dieu, какие глаза. Блестят, как оникс. И кожа, как бархат. Я был бы не прочь прогуляться с ней до ближайшего сеновала.
Станислав, ни мигая, смотрел на нее. На лице не дрогнул ни один мускул, только в глазах, что словно приросли к ней, исследуя каждую черточку лица, каждый мягкий изгиб тела, каждый волосок, бушевал океан чувств: узнавание, недоверие, изумление, восторг. Восторг? Бася крепко сжала зубы, чтоб не дай бог не плюнуть в это холодное, надменное лицо, хоть и желала этого всей душой. Как он посмел так откровенно пялиться на нее, словно она продажная девка, шаря глазами по телу, будто мысленно раздевая. От откровенно циничного мужского взгляда, в котором угадывалось неприкрытое желание, ее пробрала дрожь.
Одной рукой она яростно ударила по хлысту, который он так и не убрал с ее подбородка, другой с размаху впечатала острый угол книги в лошадиную шею, что маячила перед ней. Бедное животное издало протяжный, как стон, звук и шарахнулось в сторону. Не думая ни о чем, Бася прыгнула с дороги в канаву, поросшую травой, и побежала. Впереди раскинулся узкий лужок, за которым тянулся полосой олешник. Там, за зарослями молодой ольхи, текла речка Быстрица, на берегах которой росли старые кривые вербы, клонясь ветками до самой воды. Они срослись меж собой так плотно, так низко накренились к берегам, подмытые течение, что образовали живой туннель над рекой. Не раз Бася ходила сюда с крестьянскими детишками перед Вербным воскресеньем ломать тонкие прутики вербы, чтоб освятить их в костеле. Она знала, что по веткам можно перебраться на другой берег Быстрицы, а потом напрямик, через поле, засеянное пшеницей, можно добраться до хутора, сократив расстояние вдвое.
Она бежала изо всех сил. Юбка, которая казалась ей такой удобной, постоянно путалась в ногах, замедляя шаг, потоком воздуха с нее сбило шляпу, шпильки повылетали из волос и две косы, как черные змеи, стлались по спине. Не хватало воздуха, легкие горели от боли, в боку кололо, а она все бежала, чувствуя, как ноги наливаются свинцовой тяжестью, каждый шаг дается все трудней и трудней.
За спиной глухо бухали по мягкой земле конские копыта. «Скоро догонят», - мелькнула отчаянная мысль. Она обернулась. Сумев справится с напуганной лошадью, Станислав гнал ее по лужку, догоняя беглянку. Их разделяло шагов тридцать, не более. Если он пустит коня галопом, вместо мелкой рыси, сможет настигнуть ее в пару скачков. Но по какой-то причине он не тропился, словно выжидал, что будет дальше. Его товарищ отстал, кажется, утратив всякий интерес к происходящему. Бася чувствовала себя загнанным зайцем, на которого охотник наставил двустволку, и вот-вот нажмет на курок.
Она смогла добраться до первых деревцев и юркнула в заросли ольхи. Позади, где осталась дорога, слышались отчаянные вопли ее служанки:
- Паночки, што ж вы робице!? Паночки! Гэта ж паненка наша! Злитуйцеся!
«Очухалась, дура», - подумала Бася, яростно продираясь сквозь заросли ольхи. Под ногами чавкала черная жижа, сухой бурелом трещал и ломался под ногами, царапая нежную кожу лодыжек. Она умудрилась потерять туфлю, которая осталась позади, засосанная грязью. В добавок, к ее несчастьям, берег речки оказался сплошь заросшим высокой крапивой. Позади она слышала хруст ломающихся веток и тихие проклятия. Она могла бы сейчас остановиться, и вернуться на дорогу, инстинкт подсказывал , что ей ничего более не угрожает, что если даже Станислав ее догонит, то не посмеет тронуть, но упрямство взяло верх т погнало вперед. Она не хотела сдаваться, показать слабость и беспомощность, а он, подначиваемый азартом погони, возбужденный красотой девушки, не хотел отставать, думая, что почти настиг добычу.
Бася подняла перед собой руки, согнув в локтях, чтобы защитить лицо от ядовитых уколов крапивы, и ринулась в ее заросли. Крапива больно жалила. Ее толстые стебли хлестали по плечам и ладоням, прокалывая тонкую ткань рубашки. «Бедная Элиза, сколько же она вытерпела ради братьев», - вспомнила она почему-то героиню сказки Андерсена, которую не давно читала в монастыре. Руки опухли мгновенно, зудящая боль только добавила ей сил, заставив двигаться еще быстрее. Позади она слышала глухие удары. Обернувшись, кинула быстрый взгляд через плечо. Яновский, сжав зубы так, что на скулах забегали желваки, наотмашь сек ручкой хлыста крапиву, свирепо прокладывая себе дорогу.
Впереди неожиданно обозначился берег Быстрицы. Она едва не сорвалась, полетев в воду, когда ноги поплыли вниз, влекомые осевшим под ее весом грунтом. Бася ухватилась за куст лозняка и рывком подтянувшись вверх, выбралась на берег. Станислав был очень близко, всего в паре саженей от нее. Безупречный костюм для верховой езды из английской шерсти растрепался, с верху до низу его покрывали колючки лопуха, сапоги по колено заляпала грязь, шейный платок развязался и повис жалкой тряпочкой. Его лицо расцарапали ветви сухостоя, в глазах полыхали диким огнем.