-Антоний.- закричал пан Матеуш.-Пся крэу, неси капли, что доктор дал. Шибче
В веранду, куда пан Матеуш сумел вытащить сопротивляющуюся Варю, заскочил усатый кучер Бжезовского. Вместе им удалось разжать рот девочки и влить в него порцию макового настоя, что дал доктор Волков, коллега ныне покойного доктора Белановича, отца Вари.
-Только не злоупотребляйте, - строго предупредил он. –Давайте девочке в самых необходимых случаях. А еще давайте валерьянку. Она смирится скоро, затихнет. Дети – блаженные существа, они хоть и могут остро переживать потери, но так же легко и забывают о них. Главное, не оставляйте ее , пусть почувствует, что она не одна, что ее любят.
Примерно через час Варя успокоилась и уснула. Пан Матеуш сел в коляску, устроившись в углу, чтобы дитя могло свободно вытянуть ножки на сиденье, осторожно уложил ее голову себе на колени, накрыв туловище толстой льняной холстиной, что подал ему Антоний, и они тронулись в путь.
Девочка, доведенная до измождения истерикой, спала крепко, лицо ее расслабилось, веки слегка подрагивали, пушистые черные ресницы отбрасывали тень на бледно-серые щеки, которые раннее до перенесенной хвори, вероятно были смуглыми и пухленькими. Бжезовский смотрел на нее изучающе, пытаясь отыскать в ее чертах знакомые черты сестры Марыли, но так и не находил их. «Ничего в ней нет от Марыли, совсем ничего,-раздосадовано покачал головой он. Он пробовал воскресить в памяти образ своей сестры, но это не слишком хорошо у него получилось. Лицо выходило будто смазанное потоком дождя, что льется по стеклу, расплывалось и ускользало из памяти. Но общий вид ее он все же помнил: у той были светло-русые волнистые волосы, как и у него самого, серо-голубые глаза и светлая кожа с россыпью веснушек на курносом носике. Варя же внешне была копией своего отца. Темноволосого, смуглого, черноглазого «лекаришки», как он, Матей, всегда про себя презрительно его называл. И пусть он был образованным, умным , красивым, как когда-то кричала Марыля в ссоре с их отцом, доказывая достоинства своего избранника родичам, пусть не бедным, все равно для них он был чужим, ненавистным русским, сыном православного попа , а значит врагом. Как она только посмела, как она могла сбежать с ним и обвенчаться, она , католичка, шляхтянка, чей род, пусть и не богатый, но славный значился в гербовниках Речи Поспалитой с конца 17 века. Где была ее гордость, ум, достоинство. Все же перечеркнула , переступила через семью, через долг , через веру, наконец. Дура! Как есть дура. От таких мыслей пан Матеуш заскрипел зубами, как и двенадцать лет назад, как и всегда, когда вспоминал Марылю, и то, что она натворила. Сколько отцу и матери тогда пришлось вытерпеть насмешек от соседей, косых взглядов , сплетен. ..
А потом он перевел взгляд на спящую девочку, и на душе вдруг отлегло, полегчало. Он тяжко вздохнул. Ему бы ненавидеть эту дикую зверушку, что спала у него на коленях, обрушить все презрение и гнев , что копил годами на ее отца и мать, на ее голову, да только он не мог. Жалость и какая-то непонятная ему нежность разливались у него по сердцу всякий раз, когда он смотрел на нее. Смерть искупает все, думал он, все горести и обиды, перед ее лицом все равны. Может быть там, за чертой , Марыля встретит родных, может быть получит их прощение и для нее откроются врата рая. Да только есть ли он , тот рай? Он не знал этого. Зато знал точно, что есть ад. И не где –нибудь, а здесь на грешной земле, и называется он жизнью человеческой. От страдания к страданию идет человек весь свой век, льет слезы, взывая к Богу с просьбами о милосердии. И если есть хотя бы маленький просвет покоя меж муками земными, то это и есть счастье. Короткое, мимолетное, как августовские леониды. Не успеешь надышаться, загадать желание. Вспыхнет и погаснет. Может это и есть рай!?
Встрепенувшись от собственных богохульных мыслей, пан Матеуш, перекрестился. Он давно заметил на шейке Вари серебряный православный крестик. Значит, крестили в церкви. И нечему удивляться, раз внучка попа. Но там , где она ныне будет жить, этот крестик может только добавить неудобств в ее ,и без того, не сладкой жизни. «Надо нечто будет придумать, что с этим делать дальше», - хмуро проговорил он про себя, косясь на тускло поблескивающее распятие на тонкой шейке. Что он предпримет, он еще и сам не знал пока, решив, что по приезду домой посоветуется с женой. Та, будучи хитрой бабой, что-нибудь придумает. Но оставлять девочку православной, ходить в холопской вере, он не собирался.
«Боже милосердный,- мысленно взмолился он, взывая к тому, кто до сих пор был глух к его мольбам,- дай этому дитя долгий и счастливый век. Пусть не прольет она боле ни одной слезинки , пусть она забудет боль и горечь утрат, что сейчас терзают ее безгрешную душу. Дай покой и радость. Защити и сохрани от бед и страданий мирских. Она ж теперь как тоненькое деревце, что выдернули с корнями из плодородной, родной почвы. Приживется ли оно на каменистой, сухой земле чужбины?! Господь, счастья прошу для нее хоть крупицу. Дева Мария, защити ее, ты сама мать, не оставь же сироту в беде…Áve, María, grátia pléna; Dóminus técum : benedícta tu in muliéribus, et benedíctus frúctus véntris túi, Iésus.Sáncta María, Máter Déi, óra pro nóbis peccatóribus, nunc et in hóra mórtis nóstrae. Ámen[2].
Пан Матеуш поднял глаза к небу, словно ожидая ответа от него. Но небеса хранили молчание. Над горизонтом сгущались тучи, предвещая скорую грозу. Они сбивались в кучу, образуя странные , величественные силуэты гор, лошадиных голов , замки и еще бог знает что. Ласточки, словно маленькие метеоры, носились низко над свежескошенной травой, хватая на бреющем полете зазевавшихся букашек. Где-то в зарослях лозняка, мимо которого пронеслась, подскакивая на ухабах русских дорог, коляска, надрывно трещали цикады. Листва на деревьях, что стояли у обочины, бледно засеребрилась, а ветви застыли в ожидании предстоящей бури. Воздух был спокоен и неподвижен. Скоро, очень скоро все начнется, но пока ещё было время, чтобы успеть спрятаться, обезопасить себя от беды, что надвигалась неумолимо, охватывая собой всю линию горизонта, доколе хватало глаз.
-Гони, - крикнул пан Матеуш кучеру.- Надо успеть до станции, пока нас тут по дороге не застигло.
Кони рванули вперед, подгоняемые пощелкиванием кнута, коляска затряслась, как бешеная, на ухабах, не помогали даже французские рессоры, что поменял пан Матеуш в прошлом году. На очередной яме голова Вари подскочила на коленях дядьки и девочка открыла глаза.
-Куда мы едем? –спросила она тихо, всматриваясь в грозовое небо, что нависало над ней.
-Домой, Бася. Еджми до дому.
Она опять сомкнула веки на своих удивительных , темно-карих глазах, словно смиряясь с неизбежным, и крепко заснула.
Глава 1
1861г. Вильно
Протяжно, словно кошку за хвост потянули, заскрипели петли чугунной калитки. Коленопреклоненный ангел, закрепленный на ее створке, повернулся в сторону, будто хотел пожелать счастливого пути. Бася скосила глаза на чугунное лицо небожителя, которого видела сотни раз, и подмигнула. «Больше мы не встретимся , дружок, - прошептала она и, подхватив с каменных плит, которыми был выстлан пол брамы, небольшой чемоданчик, и стремительно шагнула за ворота. Она навсегда покидала стены пансиона при монастыре бернардинок в Вильно, чувствую пьянящую радость от сознания того, что никогда больше ноги ее не будет на пороге обители. Вслед за ней неспешно шла сестра Беатриса, худая, аскетичного вида, женщина в коричневой рясе, в чьи обязанности вменялось сопровождать девушек до ворот обители, когда за ними приезжали родственники.