— Всё, работа кончитос. Прости, не довёз до платформы, не хочу заходить.
Ефим был каким-то весёлым, пританцовывал одной ногой. Максим поднялся, сделал шаг и вдруг задержал дыхание. В животе вздрогнула и разлилась резкая боль. Дыхание и движение усиливали её.
— Курить мы будем, но пить не бросим! — похлопал Ефим по пустым карманам. — А где мои сигареты?
Максим сразу понял — где.
— Во мне, — прошептал он.
До Ефима долго не доходило. Он переспрашивал, дёргал Максима за руку, тот стонал, кратко хватал воздух и указывал на живот:
— Скорую, — просил шёпотом. Но, вопреки просьбам, Ефим выбежал на дорогу и стал ловить попутку.
— Скорую, скорую… — просил Максим.
— Не надо нам скорую, — подбежал к нему Ефим. У обочины остановилась белая легковушка, Ефим подхватил Максима на руки, свернув пополам, тот закричал от боли. Заднее сиденье, прокуренный салон, спор мужских голосов. Всё смешалось: мелькало блестящее от пота лицо Ефима, фонари в окне, силуэт за рулём постоянно оборачивался к заднему сиденью.
— Не надо нам скорую, — уговаривал Ефим над ухом, — меня ж уволят, ты чего, не надо скорую, сейчас всё решим, у меня такие ребята есть…
Машину трясло, боль разреза́ла. Максиму казалось, что он чувствует, как уголки картонной пачки «Винстона» колются изнутри, как скрипит полиэтилен упаковки, как рассыпаются сигареты, плывут по венам, во рту появляется сладко-горький вкус табака…
Резкое торможение. Хлопо́к закрытой автомобильной двери. Максим снова на руках у Ефима. Вокруг — бетонные конструкции, бесконечные грузовые контейнеры и бесконечные фонари. Ефим бежал, и каждый его тяжёлый шаг отзывался у Максима болью внутри.
Бег прекратился, света стало больше. Подошли мужчины в робах, с грязными лицами, смотрели на Максима сверху вниз, как на новорождённого. Живот горел, и в какой-то момент жар поглотил всё.
***
Первой из темноты появилась большая лампа-колпак. Максим повернул голову: он лежал на столе в большом ангаре. Было чисто, пахло машинным маслом и чем-то сладким, вроде дезодоранта для салонов авто. Футболки на теле не было, на животе белели бинты.
— Всё передолбалось в доме Облонских, — подошёл Ефим. — Ты жив? Конечно жив. Пачка вот тут была, ничего толком не задела… Хорошо, что она не распределилась куда-нибудь в сердце или лёгкие, но лучше бы, конечно, в ногу…
Его голос дрожал и брал иногда высокие ноты.
— Отвези меня домой, — попросил Максим.
В такси Ефим не затыкался:
— Эти мастера — они глухие. Вернее, слабослышащие, но говорящие. По вибрациям они, что ли, ремонтируют, как Бетховен музыку писал… «Слушают» машину. Кладут руку на панель и ловят ритмы… Как китайские врачи по пульсу… Рядом там прессуют металл, звук долбит в самую маковку. Я пару часов шлялся…
Максим молчал. Он полулежал на заднем сиденье, привалившись к стеклу. Смотрел в одну точку, пытаясь игнорировать боль, крутил между влажных пальцев тесьму на чехле сиденья, поправлял сползающую с плеч олимпийку.
— Они говорят, мотор бы тебе. Слышь, — наклонился к нему Ефим, — встроить можно не всем моделям, тебе можно. Хоть на пару часов, а?
Максим остановил такси посреди панельных девятиэтажек. Ефим подхватил его и помог идти.
Лифт полз медленно, скрипел. В квартире было темно. Зажжённая лампочка высветила примерно двадцать квадратов с щепоткой мебели — кухня да комната. В советском серванте стояло несколько фотографий с чёрной лентой на уголке.
Ефим усадил Максима на диван.
— Я всё рассчитал, — продолжил он. — Мы заменим мотор…
— Ты пьяный? — оттолкнул его Максим.
— Каждый мент должен иметь свой мечт! Я всю жизнь гонками брежу!
— Пошёл ты! Псих!
— Не спорткарный у тебя характер, Мак!
— Я гранд-турер, а не гоночная. М-м-м, — Максим схватился за перебинтованный живот, затем медленно скинул обувь и постарался лечь. — Найди себе тачку и гоняй сколько влезет…
Ефим обтирал обильно потеющий лоб:
— Где ж я тебе тачку найду? Поправишься через пару недель, и…
— Пошёл ты! Меня разорвёт к чертям этим мотором!
— Мы успеем вытащить, ты чего! Знаешь, какие это бабки? — Ефим оглядел комнату. — Тебе же нужны деньги. Всем нужны деньги. Купишь себе протез крутой! Хату побольше в ипотеку возьмёшь. И я возьму… Ты же видел, где я живу, Мак!
— За одну гонку? На ипотеку? Долбанулся?
— Ну не за одну, за пару.
— Пошёл ты! Уходи! Уходи!!!
Максим кинул мелкую подушку в Ефима. Тот выставил вперёд ладони и, под стоны Максима, попятился. Добавил в дверях: