Помолчали.
— Что-то я утомилась охреневать, — наконец проговорила Гуля.
Максим стоял в проёме двери. Гуля вытаскивала из пакетов продукты, кидая на стол.
— Ляг, чтоб я тебя не видела, — попросила она.
Когда с кухни полетел сладкий запах, Гуля зашла в комнату, сказала, не глядя в глаза:
— Каша готова. Там фрукты, булки, салаты… А уколы ты и сам можешь ставить.
Она ушла. Максим лёг и уставился в стену.
***
Через пару недель Максима вызвали к начальству.
Когда он подошёл, у кабинета уже стоял Ефим. Он громко кричал в телефонную трубку:
— Я всё отдам, отвалите! Ещё есть время!
Он сбросил звонок и глянул на Максима пустыми красными глазами.
— Ну и зачем? — спросил он. — Ты же сядешь.
— После тебя.
Максим указал Ефиму на дверь, тот молча открыл её и вошёл первый. Седой и усатый полковник тепло пожал Ефиму руку, пригласил сесть. Максим почуял подвох.
Так и вышло. Полковник сложил его заявление вчетверо, убрал куда-то в стол и мягко попросил Максима с Ефимом решить всё мирно друг между другом. Все аргументы падали как подстреленные. Глаза полковника были усталыми. Глаза Ефима смеялись. Лениво и вязко тикали часы на стене.
— Ну не помер же, — сказал Ефим, когда они вышли в коридор. Максим развернулся и дал ему в глаз.
Выйдя на крыльцо участка, Максим столкнулся с Гулей. Она не пошла внутрь, осталась с ним, спросила:
— Ну что?
Ответ поняла по лицу. Помолчав, спросила снова:
— Какая у тебя статья?
— Сто пятьдесят восьмая…
— Что ж, буду прятать от тебя деньги и ценности.
Он посмотрел на неё: она грустно улыбалась.
***
Максим появился в кабинете Ефима через месяц. С серым лицом, ещё слабый и высохший, но теперь у него была короткая стрижка, новая футболка с надписью «Будни таракана» и джинсовая куртка вместо олимпийки.
У Ефима всё ещё проступал охристый ореол вокруг глаза. Он встретил Максима осторожным молчанием, пригласил жестом сесть:
— Участвуем в гонках на выходных. Это не обсуждается.
У Максима медленно расклеились губы и приоткрылся рот.
Квадратная лампа мерцала. По оконному стеклу ходили тонкие тени. Ефим снял кипящий чайник с круглой платформы, налил себе и Максиму, вытряс из пакета на стол белые пряники. Максим даже не посмотрел на кружку:
— Выигрыш пополам?
— Если не будешь создавать проблем.
Ефим нервно уминал пряники. Максим рассмотрел его: напротив сидел самый простой, простецкий человек, форменная чёрная куртка была ему мала, в уголках рта белели пряничные крошки. Такому нельзя было доверить жизнь.
— Никакого риска, Мак, ребята с золотыми ручками. Поставят мотор, съездим, заработаем — и назад.
— Ты занимался гонками раньше?
— Я умею, — самоуверенно ответил Ефим.
— Откуда запчасть?
— Оттуда, — рассмеялся Ефим, потом унял смех. — Нелегально, да, но проблем не будет.
— Сколько заработаем?
— Много. Знаю, где играют по-крупному. Есть заначка, поставлю.
— Где твой предыдущий автонизм? — спросил вдруг Максим.
Лицо Ефима подёрнулось, как флаг на ветру, он поник:
— Я разбил машину.
Максим закивал, переведя взгляд на стену. Ефим поспешил добавить:
— То был не человек, старая модель, машина.
— Иначе ты бы сидел… — продолжал кивать Максим.
В коридоре шелестели шаги, кто-то сипло разговаривал и смеялся.
Ефим отряхнул руки, поставил рядом с чайником кружку, повёл в гараж.
Рабочая неделя обещала быть мерзкой.
***
В гараже царил полумрак. Жёлтые лампы мерцали. Двое механиков звенели железом у стола и переговаривались на языке жестов. На синей балке крана под потолком качался огромный крюк.
Двигатель — ком из цилиндров, трубок и гаек — был огромным. Максим стоял перед ним, лежащим на тележке, и старательно доедал двойной сэндвич.
— Успей до того, как меня раздрючит вот этим, — поймал взгляд Ефима. Тот курил, подбадривал:
— Я же сказал. А что сказано ментом, то не вырубишь топором! За сегодня соберут, за субботу сгоняю, в воскресенье всё вернём на место. Ты ешь, ешь. И выпей штуку для запаха в салоне, что-нибудь свеженькое…
Часы Максима засветились зелёным. Он проглотил капсулу ароматизатора и лёг на платформу, белый как полотно.
— Если что-то пойдёт не так, скажи Гульбез… — начал было он.
Но Ефим даже слушать не стал:
— Ну-ну, что это за настрой?
Краем затухающего сознания Максим, кажется, вновь уловил от Ефима пивной аромат.
***
Темнота тянулась долго. Было холодно, у темноты впервые был запах, металлический, солоноватый. Максим открыл глаза, закашлялся, заметался. Сел, поднявшись из мутной воды, пополз по холодному песку выше по берегу, повалился в гнилую бурую полынь. Он понял: очнулся на речном берегу. По ощущениям — стояло раннее пасмурное утро, но солнца нигде не было.