Во дворе дома в Швеции он чувствовал себя, как в школе, или на дороге, или в любом другом месте. В Швеции у него не было своего двора. И у Пертти тоже не было. А если бы и был, то даже за оградой в десять метров высотой двор не стал бы для них навсегда своим, даже в таком случае им казалось бы, что их все время сторожит кто — то невидимый; от этого сторожа не спасала никакая ограда.
Он был всегда и повсюду.
— Янне, ты что, заснул?
Это сказала Лилли. Янне скрестил руки на парте и, склонив голову, поглядел на Лилли. Когда Лилли заговорила вновь, он подался в сторону поглядеть на часы Юнгве. Еще только половина… Он вновь погрузился в размышления о Пертти и о себе.
— Что с тобой сегодня, Янне? — спросила Лилли.
Но она не ожидала от него ответа, она спросила это просто так, как спрашивают кошку или собаку.
Пертти прошел через ворота во двор в середине первой перемены. Янне такой его приход показался каким — то неестественным. Если бы Пертти доставили в школу на полицейском автомобиле, он и тогда удивился бы меньше. Он, наверное, облегченно вздохнул бы, хлопнул Пертти по плечу и сказал: «Привет!»
Но теперь…
Он лишь стоял на месте и смотрел, как Пертти крадучись идет вдоль стены. И только когда тот дошел до стайки маленьких девочек, Янне рванулся к нему.
— Что… ты… — запинаясь, произнес он. — Что с тобой случилось?
Между ними прошла девочка в желтой куртке. Потом другая, в зеленой. Пертти словно в забытьи следил, как они проходят.
— Говори же!
— Я проспал…
Мысли Янне смешались вновь. Весь предшествующий час он тревожился за Пертти, воображал бог знает что, и теперь, когда Пертти стоял перед ним целый и невредимый, он должен был бы испытывать радость. А вместо этого он был раздражен. Ему казалось, будто Пертти обманул его. Но он все же заставил себя изобразить улыбку и спросил:
— Ты помнишь, о чем я тебе говорил вчера вечером?
Пертти несколько раз кивнул.
— Да… Свирель, туман, лучевой купол…
Тут Янне все стало ясно. Но для верности он полюбопытствовал:
— Ну, а лучевая трубка… Что ты с ней сделал?
Пертти пощупал рукой нагрудный карман, потом задний.
Порывшись еще в боковых карманах брюк, он пожал плечами, развел руки и сказал:
— Потерял…
…Вечером Янне подстерегал Рахикку. Когда он наконец увидел, как тот, ковыляя, вышел во двор выкурить свою вечернюю трубку, Янне тоже бросился к скамье. Рахикка принялся прочищать трубку железной проволокой с клочком ваты. Янне почему — то казалось, что во время прочистки нельзя разговаривать. Момент для разговора наступит лишь тогда, когда Рахикка выпустит изо рта первые клубы дыма и откинется веем своим тяжелым телом на спинку скамьи.
Но Рахикка сам начал разговор. Проталкивая вату в трубку, он сказал:
— Ну, рассказывай…
И Янне выложил ему все, все объяснил и сказал также о том, до чего додумался только во дворе школы: напрасно было говорить Пертти про уфо и лучевую трубку. Пертти ровно ничего не понял из его объяснений.
— Может быть, он болен? — спросил Янне под конец.
— Нет.
— Но должен же он, такой большой, понимать.
Рахикка продул пустую трубку. Когда он заговорил вновь, в его голосе прозвучал вздох:
— Пертти потерял финские слова.
Янне в удивлении взглянул на Рахикку. Тот говорил о словах, как о вещах — как о складном ноже, который, остругав ветку, можно забыть на пне, или как об отвертке отца, которую они нигде не могли найти. Но слова… слова были в голове, в черепной коробке; оттуда ничего не могло выпасть.
— Потерял?
— Это уже случилось со многими, с десятками, сотнями людей…
— У тебя — то все слова целы.
— Ну, я приехал в Швецию взрослым — тогда они уже не теряются. А вот Пертти приехал в возрасте шести лет, он тогда еще не знал толком финский. А язык как живое растение, каждый день нуждается в пище, чтобы крепнуть и развиваться, иначе оно чахнет. Так обстоит дело и с финским языком у Пертти: он оказался без питания и зачах от голода.
— Но у него есть, наверное, другие слова, шведские.
Рахикка повернулся и взглянул на него.
— Да есть ли они у него?
— Получается…
— Да.
— …что Пертти не умеет говорить и по — шведски?
— Ну, пожалуй, умеет самую малость, как маленький ребенок. Он может сложить фразу из двух — трех слов, но это не значит по — настоящему владеть языком, так нельзя объяснить, чего ты хочешь.
Янне откинулся на спинку скамьи и попытался перевести слова Рахикки в мысли и ощущения, найти им верное место среди множества других мыслей. Как же так? Оказывается, у Пертти нет слов, вообще никаких. Он тряхнул головой, попробовал выбросить из нее все слова и быть как Пертти, размышлять без слов, и тут он испуганно вздрогнул: для того, чтобы думать, нужны были слова — названия вещей. Именно с их помощью рождались мысли. Значит, Пертти не может по — настоящему думать о явлениях и вещах… И разве человек без слов не остается совсем один на свете? Он не может понять другого, чувствовать и говорить, как другой.