Швеция отняла у Пертти слова.
А на бессловесного не обращали внимания среди многих других: среди других надо было кричать и говорить не переставая, быть таким, как Ганс или Юлле, всезнающим. Поэтому бессловесному приходилось оставаться одному в том сумраке, где у вещей нет названий и где ощущения лишь отдаются какой-то странной болью в груди.
Но у него, Янне, слова были. Он принес их с собой из Финляндии, и они уже бесповоротно укоренились в его уме. Он рассматривал вещи в кухне Лемпиненов: шкафы, стулья, коврики, кастрюли и сковородки. Он знал, как называется каждая вещь. Знал он имя и собственным чувствованиям: он был в тревоге за Пертти.
Если бы он дал ему часть своих слов. Если б он знай себе тараторил, показывал на вещи и называл их по именам. Тогда Пертти волей-неволей пришлось бы учиться.
- У вас часы с кукушкой…
Взгляд Пертти пробежал от узоров на коврике до двери и обратно. Одновременно Янне понял, что Пертти даже не услышал его толком. Он робел, боялся, как бы незнакомые слова не задели за больное место. Поэтому он и его, Янне, слова пропускал, как ветер, мимо ушей, ведь слушать ветер не больно.
- Утюг, сковородка.
Янне вдруг захотелось взять Пертти за грудки и потрясти, пробудить его. Но руки могли коснуться лишь оболочки груди, но не ее нутра, и слова тоже не проникали туда.
Он встал. Он не знал, куда девать руки и ноги. Руками хотелось что-то делать, совершать. Он провел пальцами по числам матерчатого календаря: каждое число ощущалось пальцами одинаково и рождество тоже. Потом он наклонился и заглянул в сплетенное из лыка лукошко. У Лемпиненов тоже были газеты, макулатурные издания вроде «Нююрикки» и выпуски серии «Здоровье». Но было здесь и другое: на самом дне лукошка лежала кипа тонких брошюр. Он взял одну. На ее обложке бежал по холму солдат с занесенной для броска гранатой. Еще дальше виднелся куст разрыва и горящий танк.
Пертти стал рядом с ним, нагнулся и стал копаться в кипе брошюр.
- Это… бра [18] , - сказал он и протянул Янне брошюру в красной обложке.
На первой странице в маленькой комнате перед картой стояли четыре солдата. Изо рта одного из солдат поднимался пузырь, внутри которого были слова. Но все эти слова были шведские. Янне пролистал семь, восемь страниц брошюры. Теперь солдаты брели по густым зарослям. Говорили они по-прежнему по-шведски.
- Что этот говорит этому? - Янне по очереди указал на двух солдат с массивными подбородками.
Пертти нагнулся посмотреть.
- Это капитан Бил Конолли…
- А что он говорит?
- Это самое… - Палец Пертти скользнул к одному из пузырей. В нем было только одно слово: «В атаку!»
Они подошли к столу. Пертти зашуршал бумажным мешком.
- Ешь булку…
Янне взял булку и принялся разглядывать новую брошюру. На ее обложке оскалившийся человек ехал на «джипе» по горной дороге. На одном из поворотов дороги маленькие человечки с раскосыми глазами бросились к «джипу» и начали стрелять. И человек этот тоже стрелял, и нападающие падали, раскинув руки. Один из них кричал: «Аах!»
На последней странице человек из «джипа», улыбаясь, стоял среди других солдат.
Янне взглянул на Пертти. Подперев ладонью щеки, тот читал, его губы слегка шевелились. Время от времени он поднимал глаза к потолку и, казалось, думал.
- Что… де хэр? [19] - вдруг спросил он.
Янне придвинул Пертти стул. Палец Пертти упирался в картинку, на которой был изображен человек, глядящий в бинокль на море.
- Бинокль.
Пертти тихо повторил это слово:
- Би-нокль.
- В него далеко видно.
- Видно… бинолькль.
Янне рассмеялся.
- Бинокль.
Верхняя губа Пертти - губа злюки - вытянулась. Вероятно, смех задел его за живое. Янне поспешно продолжал:
- А это пушка, а это снаряд, а это военный корабль. Они стреляют с него из пушки…
- Из… пуш-киш…
- Да, из пушки.
На одной картинке солдат направлял огненную струю в блиндаж.
- Это огнемет.
Пертти посмотрел на картинку, потом на рот Янне. Янне повторил совсем медленно:
- Ог-не-мет.
- Это онгнемнет.
Янне не решился поправить его, глаза Пертти исподлобья следили за выражением его лица.
- Что он делает?
- Люди на войне сжигают им друг друга.
- Эх, если бы мне…
- На что он тебе?
- Я бы сжи… Сжег.
- Что сжег?
- Все!
Пертти очертил рукой широкий круг. Его щеки пылали густым румянцем, грудь вздымалась и опускалась в лад прерывистому дыханию. Вдруг рот Пертти скривился, словно он собирался заплакать, и Пертти, дрожа, повернулся к Янне спиной.
Сочившаяся из туч изморось сгустилась в капли, слышно было, как они барабанят по крыше. Янне подошел к окну. Стемнело, в домах уже зажглись огни. На дальней развилке дорог вспыхнули фары автомобиля и тотчас исчезли.
- Мне, наверное, надо идти.
Румянец на щеках Пертти сменился бледностью, взгляд снова уперся в коврик.
- Мен… булка… съешь ее, - пробормотал он.
Янне забыл булку под брошюрами. Пертти тоже оставил свою нетронутой.
- Пошли к нам, - сказал Янне, - съедим их с соком. У нас есть сок.
Пертти сунул пачку брошюр под мышку, и они пошли.
- Садись здесь, я достану сок, - сказал Янне и указал Пертти место за столом.
Но сока в холодильнике не оказалось, было только растительное масло и уксус. Не было сока и в чулане в прихожей.
Он наверняка был в погребе, но попасть туда было нельзя: мать прятала ключ, опасаясь за свое варенье.
- Соку нет.
Пертти кивнул. Он уже прогрыз дырку в круглой булке.
- Съедим с молоком.
Янне налил в высокие стаканы молока и сел напротив Пертти. Пертти послюнявил палец и перевернул страницу.
- Ааах, - тихо сказал он потом, как говорили умирающие на войне. - Ааах, ааах…
Время от времени он откусывал от булки такой кусище, что за ушами трещало.
Янне булку есть не стал, она показалась ему невкусной. Он сидел и следил, как читает Пертти. А тот то и дело переворачивал страницу, тыкал пальцем в какую-нибудь картинку и спрашивал:
- Что?
- Это торпеда, это штык, это гранатомет, - объяснял Янне.
И когда Пертти повторял новые слова, Янне лишь глядел на него и думал о том, что с тех пор, как они переехали в Швецию, к нему домой никто никогда не приходил - Пертти был первый.
14. КОСА НА КАМЕНЬ
Была суббота. Мать и отец еще только пили утренний кофе, когда в дверь постучали. Оба вздрогнули, мать взглянула на часы.
- Кто это в такое время?
Мать была уже одета, отец был в исподнем. Он сорвал со спинки стула шерстяную рубашку, скользнул в маленькую комнату и захлопнул за собой дверь. Мать взглянула на себя в зеркало, пригладила пальцами встрепанные волосы. Затем подошла к двери и остановилась перед ней.
- Войдите.
Дверь раскрылась, и через порог переступила Улла. Хотя еще не было восьми часов, она уже успела причесаться и подвести синей краской веки. Лицо матери еще сохраняло следы сна: утром оно всегда казалось больше, чем вечером.
- Надеюсь, я не помешаю…
- Ничего.
Если бы Улла знала мать так же хорошо, как Янне, она бы быстро ушла к себе домой. Голос матери был холоден как лед. Но Улла не замечала этого, она лишь улыбнулась, как улыбаются гости, шагнула к столу и сказала:
- Какие милые у тебя чашки.
Мать нарочито громко вздохнула.
- Выпьешь чашку кофе?
- Я, собственно, пришла по делу, но раз у тебя уже готово…
Улла села на место отца. В щели неплотно прикрытой двери маленькой комнаты мелькнуло его лицо. Хотя оно появилось на секунду или две, Янне успел заметить на нем тень грозы. И в голосе отца тоже звучал гром, когда он проревел: