— NOP, — ответила Чубби, бухнув в джезву такое количество кофе, которое привело бы в состояние невыносимого ужаса Всемирную Организацию Здравоохранения.
— В таком случае, почему ты меня не перебила, когда я сделал ошибку?
— Потому, милый, что ты нигде не ошибся. Ты просто упустил главное.
— Ах, вот как? И что же главное.
— Главное, — ответила она, точным движением наполняя джезву водой на 3/4, — это война.
— Ах, война?! Я две недели жил спокойно, полагая, что ты в Нгоронгоро, на безобидном саммите по терроризму, а ты опять была на войне! У тебя двое детей, ты не забыла? А ты являешься домой в два часа ночи, в мундире, пропахшем пироксилином и напалмом…
— Это не мундир, а комбез. И он не может ничем таким пахнуть. Я летала из Нгоронгоро в Мпулу на 4 дня, и не участвовала в активных боевых действиях. Клянусь Фрейей.
Она на секунду возвела глаза к небу (точнее к потолку), и поставила джезву на плитку.
— Ну, ладно, — вздохнул он, — расскажи, что там за война, на которой ты ни в чем таком не участвовала. Заметь, я поверил тебе на слово.
— Война, — задумчиво сказала Чубби, — Она идет там уже целую вечность. В Мпулу нет ни одного жителя, который знает о мирных временах хотя бы по рассказам бабушки.
— Извини, любимая, но я не понял, с кем они воюют.
— Какая разница? — спросила она, — Если я зачитаю тебе из блокнота два десятка названий африканских племен, это как–то повлияет на рекомендации по агрокультуре?
— При чем тут названия племен? – спросил Микеле, — Я так понимаю, что или их армия к кому–то вторглась, или к ним вторглась чья–то армия. Скорее, второе, поскольку, судя по твоей информации, свою армию им содержать просто не на что.
— Ты ошибаешься, милый, — мягко сказала она, — Они содержат четыре своих армии и еще два оккупационных корпуса из соседних стран. Военный контингент просто приходит и отбирает у фермеров все ценное, что сможет найти. Овощи, зерно, мясо, скот, женщин и подростков. Пищу можно съесть, остальное — поменять на оружие, боеприпасы и морфин. Можно по–другому: зерно и скот — поменять, женщин и подростков — съесть. Все зависит от текущей конъюнктуры рынка… Твой кофе, милый. А шоколадку я сейчас найду, она была в буфете, и если Флер и Люси ее не слопали… О, у нас же есть фиджийский ром!
Микеле подвигал чашечку по столу и спросил:
— А вот так взять и съесть, это в порядке вещей?
— В порядке – не в порядке, — пробурчала Чубби, обыскивая внутренность буфета, — Я им сто раз говорила, чтобы они этого не делали, а они все равно таскают и лопают.
— Кому ты говорила?
— И той, и другой, и обеим сразу. Бесполезно. И шоколад, и джем… Слушай, помнишь, в Апиа, в итальянском ресторане мы пили кофе с крекерами. Крекеры есть. Пойдет?
— Да, любимая. Я назвал шокаладку просто как один из вариантов. Но вопрос был не про наших девчонок. Я имел в виду, в этом Мумбо–Джумбо…
— В Мпулу, — поправила она, водружая на стол вазочку с крекерами.
— Да, в Мпулу, — поправил себя Микеле, закуривая новую сигарету, — Там каннибализм в порядке вещей? Я имею в виду не ритуальный, а чисто технический. Ты упомянула про некую взаимозаменяемость скота и людей. По–моему, это существенно.
Чубби уселась напротив него на пуфике, скрестив ноги по–турецки, налила себе рюмку рома, сделала малюсенький глоточек и произнесла длинную тираду.
— Видишь ли, милый, тут надо понимать специфику вооруженных контингентов в Мпулу, да и вообще в этом регионе. Бойцы рекрутируются из более–менее здоровых подростков 15 – 16 лет, путем их подсадки на героин. Они стреляют, куда приказано — командир их снабжает морфином. Авторитет командира непререкаем, потому что только он знает, где и у кого можно купить морфин. Без мофина этих бойцов за три дня вывернет наизнанку синдром отказа. Они абсолютно асоциальны. Им нужны белки, жиры и углеводы, чтобы держать оружие, потому что только так они получат морфин и им все равно кого жрать, свинью или человека. Если боец, из–за развития наркомании, или по другой причине уже не может держать оружие, то товарищи его съедают. В среднем боец живет 3 года.
— Но ведь это, должно быть, очень некачественные солдаты, — заметил Микеле.