— Боюсь, что не совсем.
— Не бойся. Я объясню. Есть много исламистов, римокатоликов, пуританистов, всякого такого говна. Есть большие, средние и маленькие. Аккан, он маленький, если сравнить. Его показали по TV, как он имеет ЕС, как все испугались, и стали от испуга делать ему oral–sex прямо при репортерах. Он – как тот голодный мальчик. Он нужен оффи для PR. Чтобы все думали: ему все можно – значит, другим оффи тоже все можно. А таким, как Штаубе – ничего нельзя делать против оффи. Штаубе должен терпеть, когда Аккан его имеет. Если Штаубе не хочет терпеть, то сидит в маленькой нищей стране, и не может оттуда вылезти, иначе его отдадут Аккану, и тот его повесит. Это тоже для PR. Теперь делаем PR наоборот. Штаубе напугал Аккана, а потом убил. Все видят. Все думают: да, Аккану было нельзя. Значит, другим, таким, как Аккан, тоже нельзя. А Штаубе можно. Значит, другим людям тоже можно напугать и убить таких, как Аккан. Такой PR, да!
Младший инструктор резко замолчала, как будто у нее выключили звук, дособрала пулеметик–мобайл и положила его на середину столика.
— Отморозки вы оба, вот что, — тоскливо сказала Брют.
— Что мы делаем неправильно? – поинтересовался экс–коммандос.
— De puta madre! В том–то и дело, что я не знаю. По ходу, вроде все правильно… Но… Joder, почему всякая такая фигня происходит именно со мной!
— Так ведь все люди равны перед Паоро, — ответил он, — А если фигня должна с кем–то происходить, то почему бы ей не произойти с тобой?
— Засунь этот прикол себе в жопу, — обиделась геолог.
— Ругаешься, — сказала Пума, — Зря. Мы хорошие партнеры. Ты с нами наживешь деньги.
— Откуда? С вашего сраного планера–камикадзе? Там одни неприятности.
— Во–первых, там будут и деньги тоже, — возразил Рон, — а, во–вторых, для начала, мы все наживем денег, продав вот это (он постучал пальцем по корпусу пулеметика). Твоя тут треть. Все по–честному.
— А я думала, Пума захочет оставить его себе.
— У–у! – недовольно промычала младший инструктор, — Его нельзя юзать. На нем плохое igbekela. Ты думаешь, Ндунти это купил? Нет. Где бы он купил такую штуку? Значит, он это отнял, а владельца… (она сделала красноречивый жест ладонью поперк горла). Если неправильно убил кого–то и взял его оружие, то igbekela прилипло. Юзать опасно.
— А… — потянула Брют, — Ну, тогда лучше не рисковать. Только я не поняла, откуда здесь моя доля? Эту пушку подарили тебе.
— Во–первых, — вмешался Рон, — Мы партнеры. Во–вторых, нам с Пумой как–то неудобно самим сдирать со своего работодателя большую сумму. Брать мало — тоже не хочется. В этой пушке несколько know–how, на этом «Taveri» сделает хорошие деньги. На Западе такую технику разрабатывают и производят для спецслужб, неофициально, секретно, малыми партиями. На этот механизм, видимо, нет патентов, и «Taveri» может выйти с этим дивайсом на мировой рынок без дрязг с интеллектуальной собственностью. Мы могли бы продать это другой меганезийской фирме, например «Bikini Fuego», но мы с Пумой – корпоративные патриоты, и хотим, все–таки, продать это нашей «Taveri».
— То есть, вы хотите ободрать своего работодателя, но культурно. А при чем тут я?
— При том, — вмешалась Пума, — что ты добыла эту пушку. Показала ее нам. Мы сказали: Ого, какая пушка! Давай мы тебе поможем ее продать? Ты сказала. Ага! Но я хочу вот столько денег. Мы сказали: ну, попробуем. Ты сказала: только чур не обманывать. Мы дали слово, что не обманем. Тогда ты нам дала пушку, мы принесли ее в «Taveri», нам дали денег. Мы отдали тебе, как бы все, но по жизни треть, как партнеру. Еще «Taveri» дала нам бонус за инициативу. Может быть. Тогда мы его тоже поделим на троих.
Брют задумчиво коснулась кончиками пальцев пулеметика–мобайла.
— Ладно. Будем считать, я это добыла. Должна же я как–то компенсировать себе всю эту нервотрепку. О, Мауи и Пеле держащие мир! Ну, почему я опять куда–то влипла?
— Не грусти, Брют! – сказала Пума, похлопав ее по плечу, — Зато ты нашла себе хороших друзей. В смысле нас. С нами интересно. С нами весело. Да?
— Это точно, — вздохнула Брют, — С вами не соскучишься. Знаете, foa, давайте мыться и ложиться спать. Ночь на дворе. Птички уснули в саду, и все такое.
— ОК, — согласился Рон, — Девчонки, идите мыться. Пума, ты отвечаешь за безопасность при водных процедурах. Я пока поставлю сторожевик.
— Что? – спросила Брют.
— Акустика такая, с компом, — пояснил резерв–сержант, — Если что–то ходит или ездит, то она начинает пищать. Не выставлять же нам часовых с пушкой и разинутым ртом, как в боевиках про II мировую войну. XXI век. Hi–Tech пришел в армию. Прогресс.
…
В шатре Брют была уложена между Роном и Пумой — с армейскими шутками на ночь:
— У тебя как с сексуальной ориентацией? Гетеро-, гомо- или би-?
— Гетеро-.
— Уу… Что, совсем гетеро-, или есть хоть чуть–чуть немного би-?
— Ну, по ходу, чуть–чуть есть…
— Хей! Тогда тебе чуть–чуть повезло!
— Что, прямо сейчас будете домогаться?
— Нет, мы так, на будущее…
— Тю… А я–то размечталась…
— А ты посмотри эротические сны. В Экваториальной Африке, они знаешь, какие яркие?
— Пока не знаю.
— Ну, тогда спи, увидишь.
А потом она как–то легко и незаметно заснула. Правда, без эротических снов, но зато крепко, и проспала часов до 10 утра. К моменту ее пробуждения, исполинская сарделька грузового дирижабля уже стояла на трех тонких опорах, а из широких ворот подвесного грузового модуля выезжали по транспортеру 20–футовые контейнеры. Вокруг суетилось полдюжины полевых техников, покрывая местность трехэтажным слоем отборного мата. Полувзвод обманчиво–флегматичных рейнджеров военного прикрытия, заняв ключевые позиции, откровенно скучал. Ромсо Энгвае уже приставала к ним с глупостями (так, из спортивного интереса). Лейтенант рейнджеров что–то живо обсуждал с Ндунти, Штаубе, Дуайтом и обоими Батчерами. Предмет обсуждения Брют рассмотрела только подойдя поближе — и от изумления выругалась так, что удивила даже техников. Переглянувшись между собой они хмыкнули пару раз, а их бригадир находчиво ответил:
— Ia orana, chef–lady, let joder te per culo too.
— Я спросонья всегда такая, — доверительно сообщила ему Брют, подмигнула, хлопнула по плечу и спросила, — мне глаза врут, или это спейс–скутер?
— Он самый, — подтвердил бригадир, — Здешний мэр, или президент, интересуется, сложно ли собирать такие штуки. А его консультант по флайкам говорит, что нехрен делать. По–моему, тоже нехрен делать, но эта «Fronda» какая–то стремная, если смотреть с позиции трезвого, в смысле не совсем отмороженного, канака. Но этот парень и его девчонка, они отмороженные на обе свои головы. Они собрались лететь прямо отсюда. Приспичило же людям. Только тебя ждут. Типа, сказать «so long» и все такое.
Space–scooter, как и положено машинам этого класса, напоминал cab–bike или mono–tracer (т.е., попросту, мощный мотоцикл с закрытой кабиной аэродинамичной формы). Отличие состояло в том, что в стороны от кабины торчали два сильно выгнутых вверх 3–метровых крыла, придававшие этому дикому пасынку космонавтики окончательно гротескный вид.
— Ia orana po–i, — сказала Брют, вклиниваясь между Роном и Пумой, — Говорят, вы решили стать первыми космонавтами Шонаока.
— По ходу, мы просто летим домой, — ответила Пума, — А ползти 6000 миль на обычной флайке, как–то лениво. Вот Рон и включил в контракт аренду этой хрени на рейс.
— В какой контракт? – спросила Брют.
— На твою охрану. Мы же, типа, этим занимались. А эта хрень не запредельно–дорогая.
— Я знаю. Но мне как–то всегда было жалко свой любимый организм.
— Точно, гло, — поддержал ее лейтенант, — По службе это еще куда ни шло. По службе на всяком летали. На «Bolide» летали — по сути, такая же чума, как эта. По службе, вообще, чего только не бывает. Но в отпуске… Joder! И какой псих придумал эту звездюлину?
— Джеймс Бонд, — авторитетно заявила Пума.
— Гонишь, — ответил лейтенант, — Джеймс–Бонда самого придумал Флеминг.