— И как вы намерены определять, мистер Монтегю? По какому критерию?
— Пока что я лишь назвал проблему. Согласитесь, она имеет место быть.
— Если нет критерия, то это все пустой звук, — заметил Босуорт.
— Есть понятие: традиционные ценности западной цивилизации, — пояснил Монтегю.
Спецагент скривился и почесал подбородок, став на секунду похож на трогательного доброго орангутана, озадаченного извлечением банана из запертого ящика.
— А нельзя ли конкретнее, Джентано? Для простых парней вроде меня.
— Если в общих чертах, — сказал Второй секретарь, — то вспомнить устои, значит найти точку, после которой наша толерантность превратилась во всеядность. Эту ошибку надо аккуратно исправить.
— Как далеко эта точка? – поинтересовалась Эстер, — До II мировой войны или после?
— Помилуйте, мисс Блэйз! Это вопрос к историкам, а не ко мне.
— Не скромничайте, — подзадорила она, — если вы уверены, что эта точка есть, то можете назвать время хотя бы с точностью до эпохи.
— Видите ли, эта точка лежит не совсем во времени. Она, так сказать, условна. Мы же не хотим повторить ошибки прошлого, такие, как расовая дискриминация. Я имею в виду, что надо вернуть в нашу жизнь некоторые неоправданно забытые ценности.
— Да назовите же их, наконец! – взорвался Босуорт.
— Ответственность, — спокойно сказал Монтегю, — Ответственное отношение человека ко всему, что его окружает. К семье, к соседям, к работе, к своему дому, к своей стране. К планете, на которой он живет и к человечеству, как, опять же, к семье, в неком смысле…
Жанна посмотрела на него с некоторым беспокойством.
— Мистер Монтегю, вы не забыли тему своего выступления? Я имею в виду: вы начали с зациты Рима от варваров, а сейчас цитируете манифест планетарного гуманизма.
— Э… Видите ли, мисс Ронеро, я имел в виду не просто ответственность, а именно такую ответственность, которая исходит из стремления к определенному идеалу. Я назову этот идеал иудео–христианским, не в религиозном, а в культурно–политическом смысле.
— Так бы сразу и сказали, — Босуорт облегченно вздохнул, — Ясное дело, что исламистов надо гнать в шею из западного мира. Хватит разводить толерантность, а то они совсем обнаглели, скоро на голову сядут.
— Гарри! Я совершенно не имел в виду мусульман.
— Ясно, — сказал спецагент и хитро подмигнул Второму советнику, — Не беспокойтесь, Джентано, тут все свои. Не заложат. Верно, девушки?
— Не заложим, — подтвердила Жанна.
— Я вообще скажу, что мы дискутировлпи об экологии и меганезийцах, — добавила Эстер.
— Ну! — весело согласился Босуорт, — Меганезийцы, если говорить про семью, ни черта не соответствуют христианскому идеалу. Многоженство, шведские тройки, и все такое. На счет экологии тоже… Засадили всю Центральную Африку своими мега–бананами…
— Ну, уж не всю, — возразила Эстер.
— …И пол–горы взорвали водородной бомбой.
— Это не доказано. Кроме того, при взрыве никто не пострадал.
Второй советник грустно вздохнул и констатировал:
— По–моему, вы так ничего и не поняли.
— Я, и правда, не поняла, — согласилась Жанна, — Допустим, меганезийская культурная экспансия угрожает тому образу жизни, который мне нравится. Давайте с этим бороться. Давайте опираться на наши современные достижения, на принципы свободы и развития личности, на мультикультурное разнообразие, разностороннее образование, на научное сообщество, на экономическую и социальную организацию и на мечту о будущем! ОК! Почему вы, мистер Монтегю, хотите опереться не на современность и не на будущее, а непременно на какие–то штучки в нашем прошлом, которые выглядят так паскудно, что вы даже боитесь их назвать своими именами?
— Потому, — ответил он, — что идеологическую атаку можно отразить только с помощью сильной собственной идеологии. У меганезийцев есть сильная идеология. У китайцев тоже есть сильная идеология. А на современном Западе ее нет, и ее надо найти.
— Допустим, — снова согласилась канадка, — но почему вы ищете в прошлом?
— Жанна права! – поддержал Босуорт, — Любой дурак знает: современному оружию надо противопоставлять современное, а не допотопное, а то охнуть не успеешь, как из тебя сделают решето с вот такими дырками (спецагент свернул из пальцев колечко калибром примерно 45 миллиметров, показывая размер дырок).
— С идеологией все наоборот, — возразил Монтегю, — она как вино, от времени становится только сильнее. Слово «традиция» звучит основательнее, чем слово «мечта».
Жанна равнодушно пожала плечами.
— Если даже и так – кто мешает придумать что–то новое и назвать словом «традиция»?
— Но это же будет… Э… Обман.
— Традиция – это всегда обман, — отрезала она, — Идеология тоже обман. Если вы решили мобилизовать общество путем тотального обмана, так, по крайней мере, не делайте вид, что вас заботит честность. Врать надо смело и нагло, как учил доктор Геббельс.
— И вы согласны с Геббельсом? – спросил Второй советник.
— Я согласна с фактами. Они говорят, что общество с легкостью верит в наглое вранье. Я не одобряю ложь, как метод управления, но раз вы этот метод выбрали, так будьте, хотя бы, последовательны.
— В точку, — поддержал Босуорт, — Меганезийцы так и делают. Они придумали Гавайику, которой никогда не было, и Мауна Оро, защитника людей и проводника прогресса. Все работает. Геббельс, конечно, был фашист и сволочь, но уж точно не дурак.
— Да что вы такое говорите! – возмутился Монтегю, — Нацизм осужден международным трибуналом как преступление против человечности! Псевдонаучные нацистские теории признаны позорной страницей в истории Европы…
— Это потому, — перебил спецагент, — что мы, американцы, вместе с Дядей Джо, надрали Гитлеру задницу. Если бы не мы, то вся Европа до сих пор лизала бы нацистам сапоги, а нацистские теории изучались бы в европейских университетах, как самые научные. В Европе, у кого есть покровитель с дубинкой, тот и ученый. Это у них повелось еще со времен инквизиции. А у нас в Америке тот ученый, у кого результат. Фон Браун сделал ракету, которая летает, а Оппенгеймер — атомную бомбу, которая взрывается. И плевать, что первый был нацист, а второй — наоборот, еврей. Вы, Джентано собираетесь делать военную идеологию? ОК! Но делайте ее по науке. Я вот совершенно не против такой идеологии, по которой всю цивилизацию придумал Том Джефферсон. «Все люди созданы равными и наделены их Творцом неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми создаются правительства, черпающие законные полномочия из согласия управляемых». Умри – лучше не скажешь. А эти ваши греко–римляние — да пошли они на хрен…
Второй советник изобразил на лице улыбку – она получилсь какой–то неуверенной.
— Вы, конечно же, шутите, Гарри.
— Черта с два, — брякнул Босуорт, — Вы подсказали отличную идею. Будьте уверены, я ей поделюсь с кем надо. Хватит уже европейцам задирать нос, а то мы припомним, как они хотели сделать нас своей вечной колонией, и как Римские Папы лизались с Гитлером, с Муссолини, а недавно – с аятоллой Наджаи, который назвал Америку адским отродьем. Когда у нас будет хорошая идеология, мы быстро отучим обоих старых маразматиков открывать пасть! И поставим на место охамевших арабов и кокаиновых латиносов. Мы, что, бедные родственники на планете? Между прочим, ваша ООН живет в нашем Нью–Йорке и, в основном, на наши деньги. Пора бы вбить это в башку вашему генеральному секретарю и шайке его болтливых холуев – чтоб не забывали, кто в доме хозяин!
— Знаете, — сердито сказал Монтегю, — наш разговор, конечно, неофициальный, но…
— Что — но? – поинтересовался Босуорт, — Хотите наябедничать? Пожалуйста! Девяносто процентов американцев думают то же самое, что я сейчас сказал!