Эстер осторожно провела пальцами по своему подбородку, а потом вдруг спросила: .
— Вы говорили про университетскую регату. Вы закончили университет?
— Только 3 курса, мне пока достаточно, — ответил Хена, подумав, что если она спросит, в каком университете, то он назвет новозеландский «Auckland University of Technology» (AUT). Это даже и не совсем вранье: «Niue Tec–University» когда–то был филиалом AUT. Но она выделила из его сообщения другую линию.
— Знаете, команданте Хена, я никогда не понимала, как это девчонки снимают парней в баре. Я, разумеется, видела это много раз, но… Мне бы никогда не пришло в голову так сделать. В колледже меня даже дразнили недотрогой. Считали, что я отношусь к этому слишком серьезно. Извините, что я выкладываю все это вам, но… Мисс Ренселлер меня точно не поймет. Я часто думала, каким будет мой первый мужчина, и как я его встречу. Наверное, я пошла работать в Лигу, потому что мне казалось, что он где–то далеко, этот единственный мужчина, который… Я ездила по разным странам, и надеялась, что где–то встречу его… Одного и на всю жизнь. Так ведь бывает не только в книжках, правда?
Старлей медленно, глубоко вдохнул, задержал дыхание на 5 секунд, и так же медленно выдохнул, как учили на курсах спецфизподготовки. Это стимулирует мозг, но сейчас он как–то странно стимулировался. Хена вдруг вспомнил паренька по имени Цэбэ Догийн, монгола, который был когда–то у него в учебном полувзводе. Цэбэ — это невероятный, сказочный снайпер. Такие рождаются раз в сто лет, а потом о них еще сто лет слагают легенды. Сейчас он работает инструктором по стрельбе на базе Капингамаранги, а тогда только–только переехал в Меганезию. Сходу подписав армейский контракт, он попал в учебный лагерь Фалолап в округе Йап. Там он впервые в жизни увидел море (зато сразу много, и со всех сторон), а остальные – впервые в жизни увидели человека, не умеющего плавать (зато действительно не умеющего — такого, который сразу идет ко дну, если его столкнуть в воду). И 23–летнего Цэбэ хором учили плавать. Сложнее всего было понять, почему он тонет, попав в воду. С обычным человеком этого не происходит, даже если он не двигается. Цэбэ двигался, но все равно каким–то сверхъестественным образом, тонул. Плавать его, все–таки, кое–как научили, а Хена запомнил несколько фраз по–монгольски. Одна из них — «navsh mityin» — обозначала емкое философское понятие «хер его знает»…
Усилием воли, Хена вернул себя в настоящее время, в реальный мир, и ответил:
— Знаете, Эстер, в жизни бывает такое, что и не снились всем этим, му… Я хотел сказать, писателям. Может, и ваша мечта сбудется. Вы еще и десятой доли мира не объехали.
Она вздохнула и покачала головой.
— Вы слышали притчу про чертово копыто? Это – амулет. Он исполняет любое желание. Человек захотел 100 тысяч долларов – и получил почтой 2 чека по 50 тысяч. Страховой платеж за гибель его жены и сына в авиакатастрофе. Так и я. Захотела. Это уж точно на всю жизнь. После этого у меня действительно никого другого не будет…
— Отставить, — перебил старлей, — В смысле, у вас еще ничего не было. Ну, гиены…
— Расскажите, как вы познакомились со своей женой, — перебила она.
— Упс… Откуда вы знаете про мою жену?
— Я немного понимаю местный микс из нсенго и английского, а ваши солдаты как раз сплетничали про вашу жену и ваш дом. Там, будто бы, столько углов, что она только и успевает их подметать. У нее даже не остается времени поиграть с детьми.
— На ужине найду самого болтливого, и дам по шее, — мрачно сказал Хена.
— Пожалуйста, не надо! Иначе получится, что это из–за меня.
— Да нет, — пояснил он, — это я просто так сказал. Нельзя же запретить людям сплетничать. На самом деле, у меня самый обычный дом, с обычным числом углов. Но мы сцепились по поводу того, какой дом лучше — прямоугольный как у нас, или круглый, как здесь. Я взялся защищать углы, и мои унтер–офицеры меня заклевали. Они эти углы раздули…
— Вы давно вместе? Я имею в виду, с женой.
Команданте стал сосредоточенно загибать и разгибать пальцы.
— Зависит от того, как считать, — пояснил он, — Не меньше пяти лет — это точно, потому что нашему старшему пять. Но не больше семи, потому что папа купил мне дом на окончание колледжа. А знакомы мы лет пятнадцать. Мы же деревенские. Я – из одной деревни, она – из соседней. У нас вообще так принято… Ну, типа, традиция. Обычай…
— Обычай, — задумчиво повторила Эстер, — Жена нянчится с детьми, а муж где–то далеко, воюет на какой–то войне… Ведь ваш дом далеко отсюда, я права?
— В последнем – да. В остальном — нет. С мелкими возятся, по обычаю, наши мамы. Мы оба работаем, и жена, и я. Жена проектирует игрушки–мобики, а я, это… – он почесал макушку и добавил, — Только вы не подумайте, что мы с ней вообще не занимаемся детьми. Когда я приезжаю, мы решительно отбираем их у бабушек и недели на четыре — пять вжжжж! А потом – дома. У меня длинные отпуска. Дома – здорово. Когда мы дома, там всегда куча детей. И наших, и соседских. Понимаете — новые игрушки, которых еще ни у кого нет.
Эстер кивнула, но на всякий случай уточнила:
— Игрушки, которые проектирует ваша жена?
— Да. Это такие простые мобильные штучки с радиоуправлением от woki–toki.
— Простые штучки, — медленно произнесла она, как будто пробуя слова на вкус, — Когда слушаешь вас, команданте Хена, то кажется, что жизнь – это простая штучка, и смерть — это простая штучка… За что вы воюете, команданте? Только не говорите, что это — тоже простая штучка, что это – просто работа, за которую вам платят. Я не поверю.
— Почему? – спросил он.
— Потому, что такое нельзя купить за деньги. Вы не похожи на наемника.
— Правильно. Я — не наемник. Я — солдат.
— Наемник – это солдат, воюющий за деньги, не так ли?
— Не так. Солдат не воюет за деньги. Солдат делает свою работу. Война – это только ее часть. Деньги солдату платят потому, что любой общественно–полезный труд должен быть оплачен. Иначе получится, что общество ограбило солдата. Присвоило его труд, ничего не дав взамен. Тут то же самое, что с врачом, или полисменом, или пожарным.
— У вас опять все стало просто… Хотя, нет, не все. Вы сказали, что война – только часть вашей работы. Тогда что – целое?
Старлей глубоко вздохнул и процитировал первый пункт генеральной инструкции: «Работа солдата и армии, как системы — не допустить, чтобы какие–либо организованные вооруженные формирования причинили вред жителям, их жизни и здоровью, их быту и хозяйству, или принудили жителей к чему бы то ни было путем угрозы таких действий. Выполняя свою работу, солдат и армия, как система, нейтрализазуют социально–опасные организованные вооруженные формирования, уничтожая их живую силу, их технику, их материальную базу, их управление, их информационный и экономический потенциал».
— Это где–то написано? — спросила Эстер после паузы.
— Да. Это – инструкция, под которой я расписался, когда поступил на работу в армию.
— В армию какой страны?
— Моей, — ответил он, — Вы извините, Эстер, но я не могу сейчас сказать больше. Если я скажу, то под угрозой окажется жизнь очень многих хороших людей. В том числе – тех, что живут здесь. В этой стране. В этой деревне… Вы понимаете?
— Чем больше я вас слушаю, тем меньше я понимаю. У меня в голове все путается.