Викарий поднял руки в примирительном жесте.
— Еще раз простите, я говорил не о таких качествах, как решительность и верность в ее солдатском смысле, а о тех социальных качествах, которые отличают цивилизованного человека от, извините, дикаря. Поверьте, я очень хорошо отношусь к туземцам. Именно поэтому меня беспокоит, что вы дали им то, что по выражению мистера Шуанга, создает продукты практически без трудозатрат.
Лейтенант пожал плечами, закурил сигарету и сообщил:
— Что–то у вас странное с логикой. Если вы хорошо относитесь к местным ребятам, то почему вы недовольны тем, что они будут есть досыта?
— Я рад, что они не голодают, но меня беспокоит вот что. Они получили от вас изобилие, как готовый продукт цивилизации. При этом, вы не дали им пройти путь по которому к этому изобилию пришли цивилизованные народы.
— А зачем по второму разу изобретать электричество? – удивился Нонг, — Какой смысл давать этим ребятам кремневое ружье, если есть автоматическая винтовка?
Лейтенант хлопнул ладонью по своему оружию, лежащему на табуретке справа от него.
Эстер всегда испытывала чувство тревоги, когда кто–то апеллировал к оружию, как к аргументу. Она понимала, что Вэнфан не имел в виду угрозу (ясно, что оружие было в данном случае просто самым близким ему примером современной технологии), но все равно ей стало как–то неуютно на террасе. «Я пойду, сделаю чай», — сказала она, и чуть–чуть слишком быстро отправилась в дом… Fare–duro. На меганезийском лингва–франко это значит «каторжная тюрьма». Такое название было одной из странных шуток Наллэ Шуанга, а сам Наллэ — самым странным из всех меганезийцев (при том, что на ее взгляд, они все были несколько странными). Когда улетели команданте Хена и Ллаки, а Эстер, чувствуя себя уже более–менее здоровой, вернулась из медицинской палатки в миссию, что–то пошло не так. Отношения с мисс Ренселлер и с викарием Джорданом почему–то стали натянутыми. С другой стороны, четверка военных инструкторов, прилетевшая на смену команданте, наоборот демонстрировала прямо–таки дружеское участие. Видимо, Хена что–то такое сказал лейтенанту Вэнфану, и на следующий же день военфельдшер Керк (колоритный верзила скандинавского типа) и сержант Уфти (чернокожий и гибкий, как профессиональный танцор) затормозили рядом с ней на армейском трицикле, и без предисловий предложили: «Поедем в Кумбва, развеетесь, заодно и купите что–нибудь». Она засомневалась – после той жуткой истории, она испытывала страх оказаться вне деревни, одной с мужчинами, — но тут появилась Мзини, местная девчонка, ровесница Ллаки, и со словами «А мне тоже в город», полезла в машину. И Эстер последовала ее примеру. Чутью местных жителей на опасность она научилась доверять.
После возвращении из Кумбва, ее ждал Очень Серьезный Разговор с мисс Ренселлер и викарием Джорданом. «Меганезийские солдаты — те же дикари, что и туземные негры, — сказала Мэрлин, — Ты и так неделю жила в солдатском борделе, а сейчас тебе бы лучше использовать шанс вернуться к цивилизации». От стыда, Эстер чуть сквозь землю не провалилась. Обстановка в шатре для выздоравливающих раненых была, конечно же, далека от норм нравственности — местные молодые женщины появлялись там каждый вечер и происходили откровенные сцены, от которых, впрочем, Эстер была отгорожена занавеской (этот суррогат приватности сделал команданте Хена, в тот день, когда Эстер стала «клиенткой» дока Нги). Отсутствие воспитания и безответственность отношений между полами – да, было, но при чем тут «солдатский бордель»? Приехавшие военспецы сразу же, едва выйдя из самолета, начали вести себя в этом смысле точно так же. Но при всей откровенности этих шлепков по ягодицам и тому подобных выходок, здесь трудно было усмотреть что–то кроме отсутствия элементарной культуры. Эстер пыталась найти поддержку у викария: «Джо, может быть, меганезийцы просто отличаются от нас, но не плохие? Вы же сами всегда говорили о туземцах, что некоторые вещи они делают не со зла, а от непонимания …». Джордан перебил: «Понимаешь, Эстер, туземцы – это одно, а меганезийцы – другое. То, что простительно дикарю, непростительно выходцу из страны, где уровень образования и благосостояния, почти такой же, как в цивилизованном мире».
Вот и поговорили… В миссии к этому времени уже оставались только викарий Джордан, старшая сестра Ренселлер и Эстер. Фельдшер миссии как–то незаметно уехал. Электрик Виллем переселился к даме сердца (35–летней тете Онго — толстой, веселой и умевшей хорошо готовить). Он с удовольствием возился с троими ее детьми и просто с местной детворой — учил их основам математики, механики и информатики. Он попросил – и военные инструкторы привезли три десятка дешевых ноутбуков «Taete» (производства скандально–знаменитой фирмы «Fiji–Drive»), и еще всякую всячину для базовых школ англоязычных секторов Меганезии. Виллем в разговоре с Эстер как–то раз обмолвился:
«Их лейтенант сразу вынимает блокнот, записывает, говорит: «E orua au sen orome», и через 5 дней привозит все, что я сказал. У них там какая–то инструкция на счет детей».
Фраза лейтенанта, как выяснили позже, значит просто: «да, я сделаю, мистер учитель».
Само собой получилось, что Эстер время от времени помогала доктору Нги, а теперь и военфельдшеру Керку (как до того помогала фельдшеру миссии). Потом появились три «осколка войны» — подростки, которых военспецы притащили из очередного полевого рейда (Эстер старалась не думать о том, что еще происходило в этих рейдах). Пытаясь спасти жизнь трех сломанных голодом и морфином человеческих существ, она впервые подумала, что с ней судьба обошлась еще сравнительно мягко… От этих троих остались только холмики, накрытые тяжелыми камнями (чтобы гиены не добрались до тел).
С этого момента она стала проводить большую часть времени в кампании меганезийских военспецов и туземных волонтеров из народной милиции, а в Миссии только ночевала. Эта грубоватая кампания оказалась комфортнее, чем цивилизованное общество мисс Ренселлер и викария Джордана. Вечерами Виллем и Эстер засиживались у армейских шатров, болтая с инструкторами и слушая их музыкальную самодеятельность (Уфти и Керк неплохо играли на гавайской гитаре). А дальше появилась Пума. Ее принесли из рейда точно так же, как тех. Эстер с ужасом думала, что и финал будет таким же: после нескольких дней надежд и отчаянных усилий, все закончится четвертым холмиком, но… Как позже говорил Керк (то ли в шутку, то ли всерьез): «Это магия: Рон дал ей удачное имя, и она не умерла». Эстер была, в какой–то мере, согласна, но с оговоркой: случайно дав девчонке имя, сержант Рон оказался под влиянием каких–то своих странных обычаев, которые требовали, чтобы он из кожи вон лез, только бы Пума выжила. Через две недели этот живой скелетик стал едва заметно обрастать мясом. Разумеется, дело было не только в Роне. Керк, доктор Нги, и Эстер тоже сделали все, что от них зависело. Сейчас Эстер казалось, что от этих двух недель она получила не меньше, чем Пума. Чувство победы в сложном, почти невыполнимом деле, вернули ей необходимый уровень уважения к себе.
Был и другой зигзаг судьбы: появление шеф–инженера Наллэ Шуанга. Он прибыл на очередном грузовом дирижабле и, едва ступив на землю, произнес загадочную фразу: «Местечко, конечно, пока еще не курорт, но тут уже тепло — не то, что в Антарктиде». Внешность у этого персонажа была не особенно приметная. Рост чуть выше среднего, возраст несколько меньше 40 лет, раса – метис, телосложение – обычное для тех, кто ведет не очень спортивный, но подвижный образ жизни. Шуанг был бы неотличим от миллионов жителей Шанхая или Мехико если бы не глаза и губы – как будто, живой компьютерный смайлик, излучающий гигаватты веселой жизненной энергии.