— Вещи в сумке, — ответил тот. — Я не успел ее распаковать.
— Отлично.
Розгин встал из-за стола и переместился в центр комнаты. К нему тут же приблизился Санчо и тихо молвил, едва заметно разомкнув линию губ:
— Очень прошу, Федечка! Позвони Лавру, предупреди.
— Зачем? — Парень подозрительно покосился на него.
— Так ведь убьет.
— Так ведь не всех же. Кто-то да уцелеет…
Кирсанов-младший в это время уже торопливо поднимался по лестнице на второй этаж по направлению к отцовскому кабинету.
— Вань, ты почему чай бросил и пирожное? — окликнула его домработница. — Надо хоть что-то в желудок кинуть.
— Сейчас. — Иван обернулся через плечо. — Я фотографию возьму. Стекло разбилось, но рамка уцелела… Можно?
Лиза быстро опустила голову, скрывая вновь подступающие слезы.
— Конечно бери, — ответила она.
Кирсанов скрылся из вида.
Глава 2
Осторожный, но настойчивый стук в дверь нарушил предвечернюю тишину пустующей на первый взгляд загородной дачи. До сего момента слух Лавра, лениво развалившегося в кресле на втором этаже, улавливал лишь равномерный стук архаичных настенных часов. Федор Павлович неохотно направился вниз по деревянной скрипучей лестнице.
— Открыто, — коротко бросил хозяин, стоя уже на нижней ступеньке.
Дверь дернулась, но не отворилась. Включив верхний свет, Лавр заметил, что ее удерживал массивный засов, расположенный с внутренней стороны. Федор Павлович вздохнул и, пересекая общую нижнюю комнату, прошел в так называемый «тамбур».
— Нет, закрыто, оказывается, — проворчал он. — Когда успел?.. — Рука депутата легла на верхнюю часть засова, после чего он предусмотрительно поинтересовался личностью визитера. — Кто?
— Я, Лавр, — прозвучал тихий голос из-за двери.
— Кто «я»?
— Ессентуки.
Лавриков на мгновение замер от неожиданности, прикидывая, как лучше ему следует поступить, и гадая, какие такие важные обстоятельства могли привести на дачу его бывшего начальника службы безопасности. Некогда бывшие неразлучными, мужчины уже не виделись друг с другом более года. Как раз с того памятного дня, когда по решению воровского схода Федор Павлович сложил с себя корону и избавился, соответственно, от всех прочих привилегий. Тем не менее он все же отодвинул металлическую задвижку, отворяя дверь. Лавр отступил на шаг, пропуская в свою обитель Ессентуки.
Тот, правда, вошел в помещение не сразу. Продолжая стоять на низеньком крылечке, освещенный закатным солнцем, он внимательно разглядывал бывшего хозяина, замершего в ожидании в полутьме.
— Привет, Лавр, — с улыбкой произнес Ессентуки.
— Привет. — В голосе бывшего авторитета сквозило явное равнодушие, но он продолжал терзаться догадками. Зачем же он явился? — Давно не виделись… Один ты?
— Один. — Ессентуки кивнул.
— Входи…
Стройный подтянутый атлет, упакованный в дорогой двубортный костюм с блестящими пуговицами, шагнул в дом и самолично прикрыл дверь. Нельзя было сказать, что за истекший год Ессентуки сильно изменился. Пожалуй, только его экстравагантная бородка клинышком стала немного шире да волосы на голове поредели. Правда, он сменил прическу. Теперь Ессентуки пользовался бриолином, при помощи которого зализывал свои вихры в направлении затылка. Причем бриолина явно не жалел.
Здоровяк протянул широкую ладонь Лавру, и мужчины обменялись рукопожатиями. Вроде никакой враждебности со стороны Ессентуки не наблюдалось, но Федор Павлович продолжал оставаться начеку. Уже один только приход былого соратника был сам по себе подозрителен.
— Очень все жиденько, не капитально. — Ессентуки указал на откинутый Лавриковым дверной засов. — Ткни пальцем — отскочит.
Федор Павлович усмехнулся в седые усы:
— Так ведь, если понадобится, и бронированная дверь отскочит.
— О том и речь…
Интонации в голосе собеседника не понравились Лавру.
— О чем — о том? — недоверчиво прищурился он.
Но амбал не спешил переходить к основной сути вечернего визита. Он ласково пробежался пальцами по своим скользким волосам, выудил другой рукой из кармана носовой платок и протер измазанную кисть.
— Погоди, не торопи, — произнес он.
Лавр не стал спорить.
— Давай на веранду, — предложил депутат Государственной думы, как и полагается радушному хозяину. — Есть, пить хочешь?
— Нет, спасибо.
— Это хорошо. — Федор Павлович растянул губы в улыбке. — А то я один остался, а где какие припасы — толком не знаю.