Заметив вошедших, все трое синхронно повернулись к двери, а Розгина ко всему прочему еще и порывисто поднялась на ноги. Весь ее грозный вид свидетельствовал о том, что она твердо намерена устроить Лавру нагоняй. Она даже открыла рот, собираясь выпалить обличительную тираду, но Федор Павлович ее опередил. Он смело шагнул вперед и замер в центре комнаты в позе доблестного полководца.
— Так! Никаких упреков, пожалуйста! — жестко возвестил он тоном, не терпящим каких-либо возражений. — Никаких комментариев. Объявляю военное положение! — Затем Лавр, уже заметно смягчившись, приблизился к сидящей за столом Голощаповой и галантно склонился перед ней: — Добрый вечер. Наслышан о вас. Наконец-то мы можем познакомиться в спокойной, доброжелательной обстановке. — Улыбка застыла на лице депутата. — Федор или Лавр — на ваше усмотрение.
Федор Павлович склонил голову и запечатлел поцелуй на тыльной стороне ладони пожилой экономки Кирсановых. Такое непривычное для нее отношение немного смутило женщину. Она невольно потупилась.
— Очень приятно. Елизавета Михайловна, — представилась она в ответ.
— Мне тоже очень приятно… — Лавр окинул внимательным взглядом всех присутствующих и нахмурился. — А где Коля?
— Принципиально кушает на кухне, — ответила Розгина.
Она уже, видя серьезный и решительный настрой Лаврикова, благополучно сменила гнев на милость и готова была содействовать «командиру» во всех его начинаниях. Что именно задумал Федор Павлович, она не имела ни малейшего представления, но на сто процентов знала, что теперь все его действия направлены во благо Ивана Кирсанова. Что бы там ни было, а Клава не первый день знала этого человека. В прошлом легендарного и беспринципного законника, а ныне начинающего политика.
— Пусть кушает, — сказал Лавр. — Так, Санчо, а ты с кушаньем завязывай, кончай с блинчиками.
Такой вывод относительно чревоугодия соратника Лавриков сделал благодаря замеченной ранее на столе открытой кастрюле, в сторону которой Мошкин то и дело бросал завистливые взгляды.
— Это не блинчики. — Александр невольно облизался и послал в сторону кастрюли еще один взгляд, но на этот раз явно прощальный. — Разжаренные полуфабрикатные беляши.
— Тем более полуфабрикаты вредно есть.
— Я у знакомой брала, в кулинарной фирме, с гарантией, — кинулась на защиту наспех приготовленного ужина Розгина.
Вопиющая несправедливость по отношению к кулинарии всегда вызывала в ней острое желание противоречить. Возможно, при иных обстоятельствах Лавриков и поддержал бы диспут на эту тему, но только не сегодня вечером. Сейчас он горел жаждой деятельности. Полезной и продуктивной.
— Клав, сказано: дискуссии отменяются, — без тени иронии заявил он, слегка отстраняя ее и направляясь в сторону лестницы. — Санчо, наверх. Всем остальным — вольно. Приятного аппетита.
Мошкин неохотно оторвал мягкое место от насиженного табурета, промокнул губы салфеткой и с чувством неудовлетворенного аппетита поплелся следом за Лавриковым. Федор Павлович уже стремительно поднимался вверх по лестнице. Никто не осмелился больше перечить ему, да и понимали все, что в данной ситуации это было бы просто неразумно. Стояли и молча наблюдали за величественным уходом «предводителя». Только Федечка счел необходимым увязаться за отцом. Но едва он ступил на самую нижнюю ступеньку лестницы, Лавр обернулся.
— Федь, посмотри мальчика, — распорядился он. — Я с тобой потом…
Понятно было, что таким нехитрым способом Федор Павлович давал сыну от ворот поворот, не желая допускать его до стратегического совещания в лице таких проверенных временем полководцев, как он сам и Александр Мошкин. Федечка подозрительно прищурился, но остановился.
— Боюсь, вы там без меня такого напридумываете… — высказал он свои опасения.
Лавр только усмехнулся в ответ.
— Не бойся, пугливый, — шутливо парировал он. — Ступай…
Санчо уже нагнал босса, но протиснуться мимо него в холл второго этажа не имел физической возможности. Лавр покосился на него и отошел в сторону, пропуская Александра вперед. Тот послушно устремился к спальне-кабинету Федора Павловича.
В силу того, что количество апартаментов на даче было не таким внушительным, как в прежнем особняке, где когда-то проживал Лавр, в некоторых вопросах приходилось существенно стеснять себя. В частности, спальня Федора Павловича выполняла функции и его рабочего кабинета. В одном углу слева от окна стоял диван, в другом — письменный стол со всеми необходимыми принадлежностями.