— Судя по тому, что он на Играх — не понёс.
— В таком случае оставляю правосудие в ваших руках. Мой вам совет: найдите моток верёвки, пару дюжих солдат и сук покрепче. Шинку весь ваш. Можете ступать.
Судя по взгляду графа — для него это было очень радикальным решением. Однако соблазн мести оказался превыше личных убеждений. Ничего не сказав, Леон удалился.
Я же, немного покрутившись в платке, отправился посмотреть, что же будет дальше. Увы, опоздал. К моменту моего прихода, Эльт и его бригада уже заканчивали добивать выживших.
«Битва», хотя это слово оскорбляло любое другое вооружённое столкновение, длилась едва ли минут десять. Фактически всё закончилось после первого же залпа, затем было унылое, методичное добивание, за которым я наблюдал со стороны.
— Интересные вы, командующий, принимаете решения в последнее время, — сказал, подходя ближе, Лой Ноктим.
По его лицу сложно было сказать, но мне показалось, что старый капитан не очень одобрял всё это побоище. Так его солдаты вообще в нём не участвовали.
— Просто не хочу возиться с пленными, — на это Ноктим только плечами пожал, не желая вступать в дискуссию. — Трофеи?
— Весь их обоз. Пушки, припасы, порох.
— Учитывая, что предстоит осада, это нам не повредит. Вы проделали хорошую работу, капитан.
— Рад стараться. Разрешите идти?
Я махнул рукой, показывая, что не задерживаю его. Когда Ноктим удалился, оставив меня в некоем подобии одиночества, рядом, прямо из пустоты, раздался ехидный голос:
— Надеюсь, ты доволен собой. Бессмысленная жестокость ради бессмысленной жестокости. Кровь ради крови.
— Да, а ещё черепа для трона черепов, — я старался говорить как можно тише. — Мы на войне, если кто-то это забыл. Это, знаешь ли, плохое время для сюсюканья и милосердия.
— Странно. А мне почему-то казалась, что мы на неких «Играх», где люди проявляют свои лучшие качества.
— Особенно их проявил Шинку, если я правильно понял Леона.
— У каждого своё понимание лучше, уж не тебе ли знать, а? Подумай над этим.
Думать мне не хотелось. Только спать.
— Как спалось?
Голос наваждения резал слух, а её лицо, появившееся у меня впритык перед глазами, стоило мне их открыть, откровенно наводило жути. Я надеялся, что хороший крепкий сон устранит эту «неприятность», однако что-то пошло не так. Провалявшись четыре часа кряду, ворочаясь с бока на бок, я так и не смог толком уснуть, а те немногие отрывки сна на ситуацию никак не повлияли.
— Исчезни с глаз моих.
— Как скажешь.
Ноа и вправду исчезла, но только лишь затем, чтобы её голос раздался у меня над ухом, так, словно она стояла у меня за спиной. Учитывая, что я лежал на спине, создавалось ощущение, словно со мной разговаривала подушка.
— Так лучше? Хочешь я буду шепта-а-ать, растя-ягивая сло-ова? — едко поинтересовалось наваждение.
— Нет, верни всё в зад.
Словно она всё время там и сидела, Ноа демонстративно убрала с края кровати невидимый волосок, ехидно помахав мне ручкой.
«Мда, непонятно, что хуже: видеть её глазами или слышать у себя за спиной. Что ей от меня вообще надо?»
— Шоколада, мармелада и маленьких, очень маленьких детей. На завтрак, обед и ужин, соответственно.
Кажется, от этой версии Кейтлетт толку было ещё меньше, чем от настоящей.
— Если ты совесть, то происходящее, очевидно, некие угрызения. Спрашивается за что? Меня ничего не беспокоит.
— Значит, твоя крыша просто уехала в далёкие края. Здорово, правда? — наваждение демонстративно осклабилось, причём так, как не сумел бы сделать живой человек — буквально от уха до уха.
Не выдержав издёвок, я швырнул в неё подушкой. Как и следовало ожидать, та пролетела насквозь и шмякнулась где-то в районе стола. Кейтлетт усмехнулась и, качая головой в такт некой музыке, безумно фальшивя напела:
— If there's something strange. In your neighborhood. Who you gonna call? Ghostbusters! If there's something weird. And it don't look good. Who you gonna call? Ghostbusters!..
Я мигом пожалел, что выбросил подушку: слушать эти стенания было просто невыносимо, особенно в контексте происходящего.
— Прекрати это!
— Не могу понять, что более нелепо: то, что ты на меня орёшь, или всерьёз рассчитывал подушкой закрыть уши от воображаемого пения? — принялось размышлять наваждение.
На моё счастье, зашла Миюми, и моя персональная Кейтлетт или совесть, или кто она там, исчезла. Уж не знаю, как это работало, важно было, что в присутствии других меня отвлекали только материальные люди.