Оказавшись на самом верху злополучной башни, покоя я не нашёл. Зато отыскал пару человек явно не военной наружности. Судя по широким лощёным лицам, это были местные аристократы. Дав пару секунд отойти от подъёма, граф быстро вручил мне какую-то бумажку, тихо сказав:
— Король желает, чтобы вы прочли армии это.
Точно! Мне же полагалось выступить с речью. Впрочем, мне же лучше. Импровизация сейчас была бы сущим кошмаром. Даже не посмотрев на содержимое листка, я, крайне довольный таким поворотом, кивнул графу и, оставив смутившуюся Миюми на растерзание благородному обществу, вышел вперёд.
Вид, открывавшийся с трибуны, что ни говори, завораживал: развевались знамёна, а под ними ровными рядами находилось целое море солдат в разноцветной форме. Заметив меня, они встали по стойке смирно, произведя эффект, сходный с колебанием травы на ветру. Целый океан, только вместо воды — люди.
В голове проскочила робкая мысль, что именно в этот момент мне очень срочно захотелось в тайную комнату.
«И перед всеми ними мне нужно что-то сказать?!»
Я хотел поднять листок, врученный Леоном, чтобы, наконец, увидеть его содержимое, но неожиданный порыв ветра вырвал его, унося вдаль вместе с моей надеждой легко разобраться с этим пунктом сегодняшних мероприятий.
Пришлось выигрывать себе время, делая вид, что прочищаю горло, пока шестерни моего мозга спешно пытались придумать, что нужно говорить.
«Нет, не так. Что должен сказать Рейланд Рор?» Ведь именно его слов ожидали все эти люди, а не моих ужимок.
Ответ на этот вопрос, как это ни поразительно, не знал даже он сам, не то что я. До меня дошла страшная по содержанию мысль:
«Придётся импровизировать!»
У меня, конечно, был язык подвешен, но это касалось в первую очередь личных разговоров, а не публичных обращений к тысячам людей сразу.
Пауза откровенно затягивалась. Несложно было заметить, что некоторые уже начинали удивлённо переглядываться, не понимая, что происходит. Выигрывая себе ещё пару секунд времени, я многозначительно поднял обе руки, тем самым вызвав благоговейное замирание у всех на плацу.
Долго в такой позе простоять не получилось. Пришлось начать говорить:
— Товарищи, братья! — на этом поток хороших идей иссяк, и меня, что называется, понесло. — В это непростое время не нужно лишних слов! Буду краток. Всем известно, насколько велика ответственность, которая лежит на каждом из нас! Взгляните вокруг, оглянитесь назад и узрите то, за что вы собираетесь встать плечом к плечу! За родную землю, за близких вам людей, за тех, кто сейчас здесь, и тех, кто остался позади, чтобы ежедневно молиться за наш успех! Судьба нашей великой страны зависит от того, насколько непоколебимыми, храбрыми и уверенными вы будете!
Я сделал паузу, чтобы восполнить запас воздуха в лёгких, решил закончить речь чем-нибудь воодушевляюще-бессмысленным, чтобы звучало поярче.
— И это, поверьте, есть в каждом из вас — вижу по сияющим глазам всех! Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! Ура!
Доли секунд, что последовали за этим, показались мне вечностью. Где-то позади дёрнулся возмущённый Леон, которому моя импровизация не слишком пришлась по душе. В голове пронеслась короткая, очень яркая мысль:
«Это конец!»
А ещё через секунду меня оглушил рёв, поднявшийся на плацу. Это рвали глотки, повторяя раз за разом: «Победа за нами, ура!» все без исключения. Кажется, только эту часть они и запомнили.
— Вы что-то хотели мне сказать, граф? — едко спросил я у Леона, который пыхтел своим возмущением мне в затылок.
— Король оценит вашу импровизацию, — пообещал граф.
— Разве не важнее, как оценят её они? — я указал на людей внизу, на что граф на меня только раздражённо зыркнул.
Армия пришла в такой экстаз, что для того чтобы перейти непосредственно к параду, некоторых особенно сильно вошедших в раж пришлось обливать водой и ставить на ноги.
Я бы тоже очень хотел, чтобы меня облили водой. Желательно из ведра и несколько раз подряд. Кажется, после произошедшего у меня вспотели даже зубы. На ногах мне удалось устоять лишь потому, что мои руки с такой силой вцепились в деревянный парапет, что тот уже начинал загадочно, но очень неприятно похрустывать. Будем надеяться, что все те, кто сейчас находился рядом, приняли это за моё безудержное рвение…
Пока войска перестраивались для парада, моё внимание привлёк флагшток неподалёку. Там развевалось сразу два флага. Один со сложным узором являл собой флаг королевства. Второй же был попроще: синий с изображением солнца по центру.
Мне представилось, что это знамя армии, но память Рейланда подсказала, что дело обстоит куда сложнее. Конфликты между двумя королевствами происходили на регулярной основе, как по расписанию. И каждый раз одна из противоборствующих сторон брала себе или «солнечное» или «лунное» знамя. В этот раз «солнечными» выпало быть нам.
«Как-то это слишком странно. Что-то от меня ускользает. Либо тут все психи, помешанные на войне, со вкусами на уровне детского сада, либо лыжи по асфальту не едут».
Мой разум вновь и вновь пытался собрать мозаику из разрозненных фактов воедино, но каждый раз упирался в странности. Зачем меняться знаменами? Почему Рейланд так относится к этому событию? Мне вдруг пришло в голову, что в той королевской речи, которую я так и не прочитал, было более чем достаточно, чтобы хотя бы по косвенным фактам понять, что тут происходит.
Внизу тем временем подняли с земли всех, кого мои слова ранили в самое сердце, и парад начался. Память Рейланда с лёгкостью подсказывала мне названия частей и имена их командиров.
Вот Эльт со своей сорок второй полубригадой. Капитан то и дело косился на свой штандарт, который выглядел мокрым и отчаянно отказывался развеваться на ветру.
Это была единственная «полубригада» во всём Риверкроссе. Образовалась она, когда половина обычной, линейной, сорок второй бригады дрогнула и, побросав знамёна, побежала. Вторая же половина, подхватив упавшие знамёна, напротив, понеслась в отчаянную, едва ли не самоубийственную атаку. Сначала подобное название было своеобразной шуткой, однако со временем вошло даже в официальные документы.
В сорок вторую обычно набирали самых, культурно выражаясь, отличившихся. Причём во всех смыслах этого слова.
Следом шагали, чеканя шаг, солдаты тридцать третьей линейной бригады. Во главе их ни дать не взять седовласый, с одной лишь чёрной как смоль прядью старик, со здоровенной, чадящей серым дымом трубкой в зубах, которая противоречила всем возможным уставам, традициям и правилам, но это никого не заботило. Его имя также всплыло в моей памяти.
«Упрямый Лой Ноктим».
Он и его солдаты славились своей феноменальной стойкостью. Самый запомнившийся случай произошёл, когда «тридцать третья», находясь в полном окружении, две недели удерживала стратегически важный форт. Когда же к ним отправили гонца, пытаясь понять, есть ли ещё кого спасать, Ноктим прислал следующий ответ:
«Держимся. Пришлите патронов, пороха и два ящика водки ― и мы простоим тут целый год!»
У трубки тоже имелась своя история. Лой не расставался с ней ни при каких обстоятельствах. Перед королём или по шею в воде — всё одно. Какой уж там смотр у командующего!
Обычно никотин был весьма вреден, но капитан Ноктим придерживался обратной позиции, считая, что курение очень даже полезно для окружающей среды: ведь оно убивает людей.
Таких бригад, рот, батальонов в тот день перед моими глазами прошествовало, кажется, бесконечность. Каждая со своим названием, номером, историей. В сумме армия насчитывала около двадцати тысяч человек, и ещё тысяч пять различной обслуги. Из них Рейланд Рор, к моему удивлению, в той или иной степени знал добрую половину.
Больше всего мне запомнились повара. Их форма вперемешку с фартуками и белыми колпаками смотрелась откровенно дико на фоне остальной армии, но ещё сильнее удивляло оружие, а точнее — его отсутствие. Вместо этого вооружились кухонные воины кто скалкой, кто сковородой. Какому-то, видимо, самому суровому бойцу, выдали огромный, словно ковш экскаватора, черпак. Несмотря на всю нелепость ситуации, повара шли с каменными, сосредоточенными лицами.