– Я видел его. Мы поговорили.
Она промокнула уголки рта салфеткой.
– Про меня, насколько я понимаю?
– Не исключено, что и эту тему тоже затрагивали.
Разгладив салфетку на коленях, мать отвернулась.
– Ты ведь знала, разумеется… Разве не так? Знала, что он вернулся.
– Мы решили, что лучше держать вас подальше друг от друга. – Ее взгляд на сей раз был прямым и жестким. Она сидела тихо и прямо – элегантная женщина за красиво накрытым столом. – Нам так необходимо обсуждать причины?
– А разве что-то изменилось с того последнего раза, когда мы обсуждали причины?
– Лично для меня – нет.
Я повернулся к отцу.
– Папа?
– Дай нам возможность первыми с ним поговорить, хорошо? После тюрьмы. После всего этого времени. Дай нам возможность прощупать его. Мы не знаем ни его планы, ни почему он вернулся.
– И когда вы все это узнаете?..
– Вот тогда и посмотрим, как поступить.
Я переводил взгляд с одного на другого. Абсолютно ничего не изменилось.
– Я могу идти?
Моя мать подняла бокал.
– Ты собираешься опять с ним повидаться?
– Нет, – соврал я.
– Поговорить с ним по телефону?
– Если у него и есть номер, то я его не знаю.
Она изучила меня такими же холодными и яркими глазами, как у моего брата.
– Ты по-прежнему мой хороший мальчик?
– Пытаюсь быть таким.
– Ты любишь меня?
– Разумеется.
– Ты злишься?
– Уже нет.
Еще один глоток из бокала. Тот же самый взгляд.
– Не уберешь посуду со стола?
Я отнес тарелки в кухню и по задней лестнице поднялся в свою комнату. Едва оказавшись там, закрыл дверь и постарался увидеть окружающую обстановку чужими глазами: плакаты, старые игрушки, пластиковые спортивные призы… Когда в дверь постучал отец, было уже около девяти вечера.
– Заходи.
Он прикрыл за собой дверь, удивленный состоянием моей комнаты. Плакатов как ни бывало. Половина моего добра убрана в коробки.
– Как это понимать?
Я пожал плечами, продолжая собирать ненужное барахло.
– Просто захотелось перемен.
Отец заглянул сначала в одну коробку, потом в другую.
– Хочешь все это убрать?
– Пожалуй, что да.
– Даже свои любимые комиксы? – Он поднял стопку из наполовину заполненной коробки. – Ты же собирал их с восьмилетнего возраста!
Я никак не отреагировал. Отец положил комиксы обратно и присел на край кровати.
– Насчет твоей матери…
– Тебе не нужно ничего объяснять.
– А я вот был бы только рад поговорить об этом.
– Она боится, что Джейсон разрушит мою жизнь. Это едва ли новость.
– Это не навечно, сынок.
– Это уже годами длится, папа! Уже пять лет она не дает мне заниматься спортом или встречаться с девушками. Я не могу пойти с друзьями в поход с палатками или на охоту. Она из дому-то меня едва выпускает!
– Она разрешила тебе купить машину.
– Потому что я купил ее на собственные деньги.
– Но все-таки разрешила.
– Да, разрешила, и это единственный случай, когда она поступила по справедливости.
– Ничего из этого не справедливо, сынок… Несправедливо, что погиб Роберт, или что Джейсон изменился так, как мы это видим. Несправедливо, что твоя мать настолько переживает, или что все это ложится на твои плечи. Просто имей дело со мной. И держись подальше от Джейсона – по крайней мере, какое-то время.
– Он – мой брат.
– Я это знаю, но есть кое-что насчет Джейсона, чего ты не знаешь.
– Что именно? Что он употреблял наркотики? Что он убивал людей на войне?
Отец нахмурился и внимательно посмотрел на дверь, куда менее уверенный в себе, чем обычно.
– Три-четыре дня, только и всего.
– Ты должен был сказать мне, что он вернулся!
– Ты злишься. Я это понимаю. Но мне все равно нужно твое обещание.
– Я не могу тебе его дать.
– Даже ради матери?
– Даже ради тебя.
Я уставился ему прямо в глаза, а он уставился на меня в ответ. В конце концов на этом он меня и оставил – в молчании, которое говорило об отцах, сыновьях и трудной правде. Я не мог повернуться спиной к Джейсону – только не после потери Роберта.
По-моему, отец это понял.
А может, даже одобрил.
Остановившись в десяти футах от двери, Френч вновь задумался о своих сыновьях, какими они были до войны: о Роберте, с его добродушной улыбкой и тихой отзывчивой натурой, и о Джейсоне, который мог быть язвительным, блистательным, а иногда и жестоким. С самого начала Гибби явно склонялся к Роберту, но куда больше походил на Джейсона, чем сам был готов признать. Он обладал теми же проницательностью и самосознанием, тем же острым умом. В сердце у Гибби, естественно, хватало места для всех, и это было единственной причиной, по которой он уже столько лет уступал совершенно безумным требованиям своей матери. Никаких девушек. Никаких занятий спортом.