Очевидно, видя перед собой прежнюю внешне царевну, она не осознавала, что можно забыть и такие простые вещи.
– Сейчас, небхти, сейчас…
Амина рылась в тряпках, из которых состояло сейчас ее ложе. Вынула маленький мешочек с вышивкой, раньше я видела его у нее на поясе. Торопясь и, кажется, немного нервничая, развязала витой шнурок и достала оттуда несколько маленьких узкогорлых флакончиков.
– Смотри, небхти, вот это – твоя краска для глаз! Ты всегда доверяла мне накрасить твои глаза. Вот здесь – она показала на флакон побольше – вода, что сладко пахнет. Ей ты натирала кожу рук. Вот здесь…
С ума сойти! Она не бросила краски царевны даже в подземелье. А ведь она тоже несла небольшой груз, как и все.
Это были довольно приятные полчаса… Я перебрала разные флаконы, дотошно выяснила, как Амина изготовляет мне краску для стрелок и помаду. Помню я, что раньше какой только отравой не мазались. Но жженая льняная ткань и душистое масло, из которых она получала краску для век, не показались мне особо опасными.
– И еще, небхти, я добавляю туда несколько мелких щепочек душистого дерева кипариса и дерева кедра. Это дает стойкость краске! А для приятного запаха я сама добываю для тебя масло из лепестков розы. Их собирают в твоем саду, царевна. Это древний секрет моей семьи, небхти… Как жаль, что ты забыла, но именно поэтому и выбрала меня служить тебе!
– Амина, я рада, что ты все это мне напоминаешь! Как будто от разговоров с тобой моя память немного светлеет!
– Ты позволишь, небхти?
Она смотрела на меня почти умоляюще, очевидно, для нее мой внешний вид сейчас являлся сильным раздражителем.
– Амина, я была бы рада воспользоваться этим всем и позволить тебе услужить. Но я не помню даже, как выглядит мое лицо.
Это ее совсем потрясло. Во взгляде мелькнула жалость.
– Царевна, сегодня вечером я прикажу доставить тебе зеркало. Если в деревне, где мы остановимся на ночлег, есть хоть одно – ты увидишь себя, царевна. Обещаю!
– Я благодарна тебе, Амина. Сколько лет ты уже служишь мне?
– Тебе было шесть великих разливов Нила, царевна, когда ты выбрала меня с позволения своего отца.
– А сейчас мне сколько?
– Уже шестнадцать. Отец планировал найти тебе хорошего мужа…
Тут на глаза ей навернулись слезы. Похоже, она совершенно искренне привязана к царевне. Значит, теперь она привязана ко мне. Да, она, возможно, не так и умна и у нее не слишком широкий кругозор. Да и плевать. Для меня сейчас её преданность – важнее. Она служит уже десять лет и…
– Амина, ты была замужем? У тебя есть дети?
– Нет, царевна! Как можно! Отец хотел отдать меня замуж, но ты выбрала меня и спасла! Я узнавала потом. Этот мужчина женился, но он бил свою жену и она умерла родами. Я так благодарна, что ты спасла меня от такой участи!
– Скажи, у тебя есть желание?
– Какое?
Она совершенно искренне растерялась.
– Ну, может быть ты хочешь красивое украшение? Или, например, ты устала служить мне и хочешь свой дом? Ты сама будешь там госпожа. Или ты хочешь хорошего мужа? Я желаю отблагодарить тебя. Не торопись с желанием, Амина. Ты можешь подумать, время еще есть. А пока – давай немного отдохнем. Скоро спадет жара и я снова пойду говорить с Имхотепом…
Глава 13
Я не аналитик! Ни разу не аналитик…
Я слабо представляла, что делать с кучей знаний, которые впихивал в мою голову Имхотеп.
Он много лет жил и работал при дворе фараона. Он был личным лекарем и архитектором Нечерихета. Он знал все окружение владыки. Но, как и у любого человека, у него были личные симпатии и антипатии. Поэтому я запоминала характеристики чиновников высшего уровня, управляющих хозяйством, высших жрецов и военачальников. Делая небольшие пометки о том, что вот это или это нужно проверить. Возможно, Имхотеп несколько предвзят. Я делала записи на листе папируса, это такие толстые и плотные листы, склеенные из частей. Довольно интересный материал, надо сказать.
Писала я на русском, объяснив новый язык подарком Великого Ра и вызвав боязливые и уважительные взгляды. Имхотеп лично затачивал мне тонкие стебли тростника маленьким бронзовым ножом и разводил в углублении дощечки чернила. Эти тростниковые палочки напоминали мне перьевые ручки, которые раньше были в каждом отделении почты. Немного помучившись тем, как часто пришлось тыкать палочку в чернила, я надергала тонких ниток с одного из кусков ткани, на которых спала, свернула небольшой жгутик и аккуратно засунула в отверстие тростинки. Намокший в чернилах комочек медленно отдавал краску и писать стало гораздо удобнее. Имхотеп смотрел с любопытством. Основное неудобство заключалось в том, что папирус сворачивался в рулоны. Точнее – свитки. Сделать картотеку пока не получалось и искать сведения было затруднительно. Но на память я никогда не жаловалась, поэтому старалась запоминать по максимуму.